Бойся меня

Теперь в камере номер три было далеко не тихо.

Оттуда доносились звуки развернувшейся битвы, хотя Йоргенсен скорее сказал бы, что это больше напоминает бойню.

Он сидел на полу, а в других камерах начинали рыдать и кричать другие зеки. Если на то пошло, Йоргенсен и сам никогда ещё не чувствовал такую беспомощность и отчаяние.

Его трясло, сердце колотилось как бешеное, а мочевой пузырь готов был вот-вот лопнуть.

Внутри третьей камеры кричал Жирный Тони. Наверно, так же кричали и все его жертвы. Хотя нет… Он кричал гораздо хуже. Гораздо.

Но вскоре крики стали стихать. Что бы там не находилось в камере Тони, по звукам оно напоминало клубок скользких змей, извивающихся на полу и ползающих по стенам, и этот клубок расправлялся сейчас с Жирным Тони — вселяющим во всех ужас главным мудаком Долины Шеддок.

Чем бы это ни было, оно выло и кричало — смесь чисто животной ярости и жуткого человеческого безумия, доведённые почти до ультразвукового визга.

Йоргенсен, в конце концов, вспомнил, что он охранник. Он потянулся за висящей на поясе рацией. Уронил её. Поднял. И снова уронил.

Когда он всё-таки смог удержать рацию в руках, оказалось, что его пальцы дрожат и абсолютно не слушаются; он даже не мог нажать на кнопку, чтобы связаться с коллегой.

И в этот момент что-то начало бить в дверь камеры с обратной стороны с силой несущегося поезда, чуть не вынося дверную коробку из стен.

Чем бы это ни было, оно с каждым новым ударом оставляло на железной двери вмятины толщиной не менее пяти сантиметров.

Бам, бам, бам.

Оно билось и билось, как артиллерийские снаряды, и вмятины на двери становились всё глубже и шире; но самым пугающим было то, что удары были… влажными. Вскоре со стен начала обваливаться штукатурка, в воздух поднималась бетонная пыль, а из-под двери начала течь яркая, поразительно алая кровь.

И тогда Йоргенсен сорвался с места, крича что-то на бегу в рацию. Его голос стал высоким, почти женским. Голос человека, объятого первобытным ужасом.

14

Начальник тюрьмы Линнард своими глазами увидел, что случилось в третьей камере изолятора, и описывал это своей жене так: «кто-то выпотрошил Жирного Тони и расписал стены его внутренностями». После этого он запретил любые разговоры о произошедшем, чтобы сидящие за решёткой засранцы ничего не узнали.

Но в тюрьме максимально строгого режима, где слухи расползались моментально, это было практически невозможно.

Поэтому, решив, что он больше похож на маленького мальчика, пытающегося заткнуть трубу пальцем, Линнард отправился обратно в офис, выпил бутылку «Джека Дениэлса» и позвонил в Управление исправительных учреждений, где ему вставили по первое число.

Как Линнард и думал, к полудню следующего дня все уже были в курсе.

— Ты же уже слышал про Тони, — сказал Аквинтес Ромеро, не сомневаясь, что внутри этих стен об этом слышали уже все.

— А кто нет?

Всё ещё окончательно не придя в себя после стычки с Жирным Тони, Ромеро внимательно осматривал двор, пытаясь понять, откуда будет нанесён следующий удар, и кто придёт за ним следующий.

Но всё дело было в том, что он ничего не замечал. Арийцы и байкеры не обращали на него никакого внимания. Латиносы стояли у стены и игнорировали Ромеро. Черномазые собрались небольшими кучками и занимались своими делами.

«Меня предупредил Чёрный Пёс, чтобы я залёг на дно и не высовывался, а я проигнорировал его предупреждения, — думал Ромеро. — Папаша Джо уже должен был снарядить своих психов для охоты за мной… Но я не вижу ничего подобного».

Хотя тут сложно было понять.

Когда долго тянешь лямку в тюрьме максимально строгого режима, учишься доверять не своим глазам, а своему чутью.

Начинаешь ощущать, когда приближается опасность. Чувствовать спинным мозгом. Но сегодня Ромеро ничего подобного не чувствовал.

— Так что, ничего не будет? — вслух произнёс Ромеро, даже не отдавая себе в этом отчёт.

— О чём ты, брат?

Ромеро сказал, что ожидал, что за ним теперь будут гоняться все, кому не лень, но он ничего не чувствовал, и видел и того меньше.

— У них сейчас другие проблемы, брат. Сначала Уимс, теперь Тони… Может, эти парни и не слишком умны, но даже им хватает мозгов найти связь между Палмквистом и этими жуткими смертями. Из-за твоего мальца всех этих мудаков с пожизненным мучают кошмары по ночам.

Ромеро знал, что то, что было в этом мальчишке, вышло на охоту и вчера. И больше он уже не пытался себя убедить, что всё это ему приснилось.

Но сам он этого не видел прошлой ночью, потому что лежал в больничке на седативах после того, как доктор наложил швы на разорванное после драки с Жирным Тони лицо.

Поэтому его не мучили кошмары или жуткая реальность.

Но он знал, как всё произошло. Парнишка заснул и тогда…

Аквинтес убедил Ромеро, что у него повсюду есть уши, но никто из них не слышал, чтобы Папаша Джо сулил деньги за одного конкретного зека по имени Ромеро, который решил сыграть не по правилам.

— Это пока.

— Брат, я же уже тебе говорил: у них сейчас есть другие проблемы. К тому же, ты в этой тюрьме уже легенда. Пойти на Жирного-мать-его-Тони с голыми руками! Для этого нужны яйца. Железные яйца.