Бойся мяу

Женька пополз прочь, глотая вдох и вопль. Горбун Володи шагнул к нему и воткнул клюку, пригвоздив к земле край футболки. Шероховатое дерево царапнуло кожу живота.

– Попался, негодник! – взревел старик.

Женя замотал головой, дернулся, пробуя вскочить. Футболка натянулась, но не выскользнула. Ворот больно врезался в шею. Такое уже было, мелькнуло в голове.

– Куда?! Не спеши. – Горбун подошел вплотную. – Научу тебя, что нельзя брать чужое.

– Я не… я не брал… не брал я, нет, нет, – застучал зубами Женька. Хотел вырваться и сбежать и в то же время чувствовал, как отнимаются ноги.

– Ты здесь – значит, брал. Ты здесь, меня не спросив! – рев выплескивался из черноты рта, борода трепетала. Старик нагнулся и потянулся к нему. Он хотел отмахнуться, но костлявая кисть, сухая и шершавая, перехватила руку.

– Но я не брал, клянусь! Не сорвал ни… н-ни единого яблока! – взмолился Женя. Горбун сжимал его запястье не так сильно, ужаснее было другое – чувство, как деревенеют собственные пальцы.

Старикан дернул его к себе, подняв с земли. Нос заполнил приторный запах лежалых яблок. А ноги и в правду не желали держать.

– Что же, мне отпустить тебя? – спросил он, словно действительно задумался. В эту короткую паузу Женек уловил, как зов великанов тонет в ликующем вокруг шелесте стариковского сада. – Отпустить, чтобы ты и дальше пинал и давил наши плоды?!

Женя снова замотал головой, но ответить не вышло. Слов не было, горло пересохло. Он заставил ноги стоять. Поселился в них весь. И кинулся вырываться.

– Ну-ка, хватит! – рявкнул Горбун, сжал запястье сильнее и, казалось, пустил по жилам свои ростки. – Хочешь у меня в землю врасти?!

«Топор бы сейчас!» – сокрушался Женек, пока одна кисть бесцельно цеплялась за воздух, а вторую сковывало словно корой. В ушах звенело точно буря налетела на сад.

– А ну, скидывай кроссовки! Я твои ноги-то отхлестаю! – гремел старик, удерживая его и встряхивая.

Он поднял посох, секунды две выцеливал. И метнул вниз, угодив концом в правую кроссовку. Сильно, через ткань и кожу ударил в кость. Женька вскрикнул. Слезы выступили на глазах. В отчаянной попытке дернулся, но сделал лишь больно и руке, и ноге. И все же свободная рука дотянулась до низкой ветки. Сорвала крупное зеленое яблоко. И он с размаха метнул его в морду Горбуна.

С сочным треском оно угодило ему в лоб над самым глазом. Старик отпрянул с воем. Клюка сошла с кроссовки. Костлявая хватка ослабла, но запястье не выпустила. Женя потянул руку. Совсем чуть-чуть не хватало, чтобы она выскользнула.

Горбун помотал головой и бросился в гневе на него. Но вдруг замер, глядя на землю в стороне. Женек покосился туда же.

К ним тянулась тень. Росла и густела. Не сразу он понял, что формой она напоминает кошку с изогнутой спинкой.

– Так ты не моя добыча? – пробормотал Горбун, провожая тень, подползающую к ногам.

Но только он перевел взгляд на Женю, как он подскочил к нему и ткнул пальцем в глаз. Точнее, туда, где должен быть глаз. Старик взревел с новой силой. Отпустил и запястье, и клюку, руки его метнулись к глазу. На миг Женю передернуло – он словно пробил пальцем мерзкое гнилое яблоко, – но тут же сорвался с места и бросился прочь. И от Горбуна, и от тени.

Шарахаясь от деревьев, ныряя между ними, он бежал. Не оглядывался, даже когда стало тихо. Вылетел к забору, перемахнул через сетку, кинулся за спины осин и лишь на краю оврага замер. Хотя крутой склон не остановил бы. Лучше скатиться вниз кувырком, чем оказаться в плену Горбуна.

Наконец Женя обернулся. Позади, за забором, за яблонями, никого не было. Огляделся, куда же он выскочил. За оврагом узнал их картофельное поле и бабушкин дом у дальнего края. До боли захотелось сейчас же броситься в овраг, продраться через него и побежать по полю домой. Там тихо и спокойно. И главное – вот же, совсем рядом. Ноги подкосились, он сел у склона и заплакал. Правая стопа еще болела, левая кисть не слушалась, сердце в груди ныло, запинаясь.

– Зырьте, пупсик разревелся! – в какой-то момент раздалось за спиной.

Женька замер от неожиданности.

– Точняк.

«Не показалось», – испугался он и сжался. Поспешно, надеясь, что незаметно, стер слезы.

– Эй, малец! Чё, мамку потерял? – прозвучало ближе. И последовал смех. До отвращения знакомый. Он слышал такой в школе. Слышал его и здесь, в деревне, но не мог вспомнить, когда, где и чей.

Женя взмолился, чтобы они пошли своей дорогой, по каким-то более важным делам, чем задирать того, кто младше. И в то же время знал (был такой урок от жизни), что мимо такого веселья они не пройдут, и в отчаянии злился – за что ему сегодня такие ужасы?

– Ты чё, оглох, пупс? – гаркнул первый уже совсем не весело.

Тут же ему что-то прилетело в голову и отскочило рядом в траву. Боли он не почувствовал. По-прежнему не двигаясь, скосил взгляд: это была недоеденная половинка пирожка. Из его нутра высыпались яичные потроха с зеленым луком. Мгновенная догадка дернула обернуться. О чем он в тот же миг пожалел.