Бойтесь напуганных женщин

Короче, совершенно случайно — за пианино упала крышка от флакона с духами — Тоня обнаружила этот самый тайник. Пианино было тяжелое, старинное — сейчас, вспомнив, она пожалела, что не имела возможности взять его с собой. Все-таки прежде Тоня могла нет-нет да и сесть за инструмент, побренчать. Попеть для себя. Музицирование здорово поднимало ее настроение.

А тогда, пытаясь достать крышку флакона, она понимала, что отодвинуть пианино никак не сможет.

Не долго думая Тоня взяла швабру и стала выталкивать ею крышку из-под пианино, задела палкой тяжелую картину в раме, та свалилась — кстати, поцарапала пианино, — и тут Антонина увидела этот странный прямоугольник на обоях.

Некоторое время смотрела на него, пытаясь понять, что это может быть.

Потом взяла из кухни табуретку и попробовала ножом отклеить кусочек обоев. Нож стукнулся о металл.

Оказалось, это был даже не сейф, а так, вмурованный в стену металлический ящичек, запертый на ключ.

Кстати Тоня вспомнила, что незадолго до этого видела в серванте странный ключ. Он лежал в коробке, в которой Михаил держал свои документы и ключи от машины.

Она тогда спросила:

— Миша, а что это за ключ? У нас вроде открывать им нечего.

— Это от ящика стола у меня на работе, — ответил он недовольно, всем своим видом давая понять, что она не должна была рыться в его вещах.

Интуиция Тоне говорила: не тронь ключа, тайник и тайник, мало ли, мужчины любят играть в тайны. Но проснувшееся любопытство толкало ее в спину: возьми тот ключ, а вдруг подойдет? Ты только посмотришь, и все. Положишь на место. Картину повесишь, хоть она и тяжелая как зараза. А теперь упала и даже, кажется, рама перекосилась от удара…

Ключ подошел, хотя Тоня очень хотела, чтобы не подошел. Хуже нет вот так разрываться между желанием открыть и боязнью открывать. Как будто ты — жена Синей Бороды.

Открыла, посмотрела, что в тайнике лежит, и вспомнила изречение: как бы ты ни поступил, будешь жалеть. Так и случилось.

Сначала она заметалась. Даже сделала попытку принести молоток, чтобы с помощью его подправить раму. И попытаться вернуть все на место, стереть следы преступления. Пусть остается как есть!.. Не смогла. Такие вещи нужно, видимо, уметь делать. Да и почему она должна прятаться от собственного мужа?! Тоня, помнится, даже разозлилась. Такой показалась себе бесстрашной, чуть ли не крутой.

«Но он же от тебя прятался», — резонно возразил внутренний голос.

Тоня поняла, что даже если бы ей удалось замести следы, он бы догадался. У Михаила было прямо-таки собачье чутье. Муж видел ее насквозь.

Она видела какой-то старый шпионский фильм, в котором американский агент по кличке Трианон убил свою любовницу, потому что та кое-что видела… Неужели и Михаил не посмотрит на то, что Тоня — его жена?

Ее муж всегда был скуповат на ласки и чувства, и Тоня со временем к этому привыкла. Считала, что это работа накладывает такой отпечаток на его характер. А теперь она вдруг подумала, что это от того, что он ее не любит. Просто использует в своих целях. Как? А так: она помогает создать для других образ Михаила Страхова — примерного семьянина, законопослушного гражданина общества. Никто не подозревает, что у него двойное дно, потому что кажется, что Страхов — весь на виду. Никому и в голову не придет, что он способен убить человека. Кроме тех, конечно, кто знаком с его досье… Но если кто-то станет у него на дороге, пусть даже это будет его законная жена…

«Стоп-стоп!» — прямо завопил внутренний голос.

Теперь, как выяснилось, она допускала даже то, что у Михаила не дрогнет рука, если понадобится отправить свою подругу жизни на тот свет.

Он порой посмеивался, какое причудливое воображение у людей искусства. «Богема, — насмешливо провозглашал Михаил, — это нечто!» Служенье муз не терпит пустоты — вот как переиначивал известный афоризм. Иными словами, если личность богемная чего-то не знает, она непременно додумает, сочинит, приукрасит — словом, восполнит отсутствие информации произведением собственного воображения.

Но при чем здесь его предполагаемая жестокость в отношении ее, Тони? Почему она раз за разом все больше взвинчивала себя, рисовала сцены объяснения между ней и Михаилом. Как он заламывает ее руки за спиной, связывая их или, еще круче, застегивая наручники на запястьях. И почему-то скотч, которым Михаил залепляет ей рот. И бьет ее по лицу, так что голова Тони мотается из стороны в сторону. Это он-то, не то что ни разу не поднявший на нее руку, но и не повысивший голос.

«Это ничего не значит, — лихорадочно твердила она себе, — в тихом омуте черти водятся! Он изображает заботливого, любящего мужа, а в тайнике у него вон что!»

В конце концов картину она вешать не стала, оставила все как есть, а когда муж пришел домой — с работы или с задания? — сказала нарочито спокойным голосом:

— Миша, представляешь, я уронила картину…

— Какую? — спросил он, отправляя в рот кусочек отбивной и красиво пережевывая его.

Тоня еле дождалась мужа с работы и момента, когда он сядет за стол, чтобы наскоро проинформировать его об этом и последить — как он отреагирует?