Бойцов не оплакивают. Повесть об Антонио Грамши

Грамши, его жена и двое сыновей, стояли в рядах москвичей, пришедших отдать дань уважения мужеству и стойкости бойцов-антифашистов.

Осенью 1935 года начались военные действия против Эфиопии. К концу года итальянская армия достигла почти пол миллиона человек. Но еще несколько месяцев инициатива находилась в руках эфиопских войск. Только 5 мая 1936 года итальянские войска заняли столицу Эфиопии — Аддис-Абебу.

Все эти новости дошли до Грамши уже в клинике «Куисисапа» в Риме, куда его перевели в августе 1935 года.

Еще одно известие, и известие волнующее, привез верный друг Пьеро Сраффа. С трибуны недавно завершившего свою работу VII Всемирного конгресса Коминтерна прозвучало имя Грамши. «Братья по оружию! — сказал основной докладчик Георгий Димитров, обращаясь к Грамши, Тельману и другим узникам фашизма,— Вы не забыты. Мы с вами».

Утром в клинику пришли два электромонтера с мотками тонкой проволоки.

— Проводят радио,— объяснил карабинер.— Приказ. Завтра в Риме дуче скажет речь.

К утру пятого мая на стене комнаты Грамши висела большая черная тарелка репродуктора. Довольно долго тарелка извергала невнятные шумы и хрипы, затем, словно репродуктор прочистил глотку, отчетливо прозвучал мужской голос. Грамши прислушался. Нет, это еще не Муссолини. Торжественно, с пафосом говорил диктор:

«Сегодня мы празднуем взятие Аддис-Абебы — столицы Эфиопии. Этой победы мы ждали сорок лет. И вот она, великая победа!.. В эти минуты на главные площади итальянских городов идут колонны людей, торопясь занять предназначенное им место до сигнала... Слышите, сигнал! Он требует тишины... Дуче выходит на балкон палаццо Венеции...»

Из репродуктора раздался рев толпы. Затем воцарилась тишина.

«Я заявляю итальянскому народу и всему человечеству, что мир восстановлен!..» Вот это уже сам Муссолини. Грамши слушал не без любопытства, отчетливо представляя гримасничающего оратора.

«...Речь идет о нашем мире, римском мире, который заключается в простом и необратимом утверждении: Эфиопия принадлежит Италии!»

Снова оглушающий рев толпы...

Еще несколько дней черная тарелка извергала ликование...

После захвата Эфиопии в речах Муссолини все чаще стал звучать тезис о предначертанной историей миссии фашизма, призванного воссоздать «священную римскую империю на указанных судьбой холмах Рима».

В прошлое отошли времена, когда Муссолини подчеркивал свою демократичность. Сейчас он был для народа дуче — военный вождь, титул, заимствованный у древнего Рима, провидец, который всегда прав (лозунг «Муссолини всегда прав» настойчиво внедрялся в сознание каждого итальянца). Газеты вещали о фашистском стиле жизни, который требовал «быстроты, решительности, динамизма», и прочих качеств «человека эпохи Муссолини». В десятках выступлений Муссолини утверждал принцип «врожденного неравенства людей».

Казалось, фашистский режим прочно держит в руках все нити управления государством. Но именно в момент кажущегося громогласного успеха в Италии все отчетливее стали вырисовываться признаки общественного протеста, который позднее привел к мощному движению

Сопротивления. Даже профильтрованной информации, поступавшей к Грамши в тюрьму, было достаточно, чтобы воспроизвести общую картину. Мог ли Муссолини представить, что в дни его триумфа где-то в жалкой тюремной клинике человек, в котором едва теплится жизнь, трезво, как опытный шахматист, анализирует и взвешивает возможные варианты, видит в казалось бы неприступной позиции роковые слабости, неизбежно приводящие к краху фашизма. Демагогия может оглушить, усыпить, загипнотизировать, но рано или поздно приходит усталость от трескучих фраз, приходят сомнения и, в конечном итоге, прозрение. Раньше других этот процесс охватывает молодежь, именно ту часть общества, на которую любой тоталитарный режим оказывает особое давление. Может быть, в этом слове и кроется причина или одна из причин, порождающих активное противодействие, желание критически переосмыслить происходящее.

Перед молодым итальянцем было три дороги: фашизм, следование по традиционному пути итальянского либерализма, коммунистическое движение. Все больше молодых людей входило в коммунистические группы.

Почти все предвидения Грамши сбылись, но ему это уже не суждено было увидеть.

После клиники Татьяна Аполлоновна зашла в лабораторию за медицинскими анализами и только потом направилась домой. Кончался холодный ясный день, какие нередко бывают зимой в Риме; в сгущающихся сумерках голые ветви платанов казались узловатыми руками, воздетыми в горестной жалобе к небу. Татьяна Аполлоновна смертельно устала, мечтала лечь и уснуть. Но посидев с четверть часа бездумно и не двигаясь, встала, зажгла спиртовку, поставила на нее кофейник и села за письмо в Москву.

«Рим, 16 февраля 1937г.

Дорогая Юличка,

мне очень жаль, что с этой почтой Антонио не может написать тебе письмо, вот уже больше трех недель, как он стал чувствовать сильное недомогание, страдает сильными головными болями, бессонницей, и вследствие этого чувствует слабость. И вот уже две недели как он не встает с постели».