Боксёров бывших не бывает!

Почти в полночь следующего дня вернулись родители. Увидев в доме постороннего мужчину, их вопросительные взоры устремились на меня.

— Мамочка, папочка! Это Миша, и я его люблю. — Почему-то сердце исполняло кадриль с элементами зашкаливающих аккордов Рамштайна.

— Михаил Исаев! И я тоже очень люблю вашу дочь. Давайте я вам помогу. — Он схватил чемоданы и заволок их в комнату. — Отдыхайте, я приеду завтра утром, отвезу Лизу на работу. Всего доброго!

Он чмокнул меня в щёчку и напомнил в ушко: «Лиза, я не тебя надеюсь, не озоруй!» И сбежал. Видимо, в его душе надрывно играла свирель с элементами частушек-страданий.

С приездом папы в моей жизни всё очень быстро запуталось. У моих любимых мужчин отношения не заладились после того, как Мишка попросил не только моей руки, но и разрешения забрать Лизоньку сразу, не дожидаясь официальной росписи. Они долго и эмоционально выясняли отношения на улице, а мы с мамой подглядывали из окна, каждая, думая о своём. Предложения руки и сердца не получилось, но контроль надо мной перешёл целиком и полностью в юрисдикцию отца. И встречаться нам разрешали только под присмотром моих родителей. Ну, уж нет! Не на ту напали! Тем более что свидания с Соней не удалось добиться, а время шло. И я пошла в наступление. Обвинение с меня было снято, свобода передвижения восстановлена. Но в деле Сергея Ивановича так же всё было непонятно.

В один из вечеров я ушла с работы раньше, чтобы не видеть сталкивающихся лбами двух упёртых баранов (уж, простите, накипело), папу и Исаева. Мишка, как чувствовал, контролировал меня и со стороны подходов к делу Мостового. Отец об этом не знал. Или делал вид. Но именно моего ненаглядного я увидела около дома матери Сони, и очень вовремя. Он меня ждал, вычислил, шпик-математик. Пришлось отходить. Я нырнула в кафе, заказала кофе. У вас есть план, мадемуазель Лиз? Есть, и первым пунктом был именно разговор с мамой Сони. Идти к хоккеистам, пока, было не с чем, да и Исаеву доложат сразу. Поэтому к ним обращаться нужно, имея на руках хоть какие-то данные, стартовые, от которых можно будет плясать дальше. А пока только первая позиция марлезонского балета, пятки вместе, носочки врозь. Не хотелось бы, чтобы продолжение проходило под лозунгом второй части, а по-простому, превратилось в неразбериху и бардак.

Мишка не уходил, я несколько раз выползала и подсматривала из-за угла, агент 000, Лиза Романова. Ничего не приходило в голову, тупик. И я решилась.

— Вечер добрый, господин Исаев! Пошто маетесь? Аль кого потеряли?

— Сейчас по ж… надаю, найдёшься сразу. Но почему ты такая непослушная, Лизка? — Он чуть не плакал, честное слово, схватив меня в охапку и продолжая причитать. — Неужели тебе хочется опять попасть в какую-нибудь передрягу? Как ты не поймёшь, что всё очень серьезно, девочка моя любимая?

— Я понимаю, но судьба Сони ещё хуже. И над ней там… — Я запнулась, не зная, как преподнести эту гадость, как объяснить. — Ну, плохо ей там, очень-очень!

— Что там над ней? Договаривай уже, раз сказала «а». Издеваются? Она сейчас под контролем одного очень хорошего человека, он работает там и в обиду её не даст. Но я вижу, ты не успокоишься. Хорошо, тогда вместе. В-м-е-с-т-е! Это понятно, наконец! Или я приставлю к тебе весь свой клуб и днём, и ночью.

И мы позвонили в дверь Сониного дома. Долго ждали, в окнах был свет. Наконец, звякнул замок. Сгорбленная женщина, не старая, а просто не очень здоровая на вид, вопросительно уставилась на нас сквозь толстые очки.

— Добрый вечер! Извините, ради бога. Нам нужно с вами поговорить, это очень важно. — Мишка с состраданием смотрел на женщину. — Вы же мама Сони Мостовой?

— Да, а вы кто?

— Я — Михаил Исаев, боксёр, тренировался с Павлом, хорошо его знал. А это моя жена Лиза. Ей есть, что вам сказать. Можно мы пройдём?

— Нет, я никого не жду. И ни с кем разговаривать не буду. А если вы по поводу Олежки, то имейте в виду, нас есть, кому защитить. Уходите!

— Алевтина Сергеевна, пожалуйста, не волнуйтесь. Мы с миром и добром. — У меня пропадали буквы из слов от вида этой готовой в любой момент броситься в атаку матери и бабки. — У нас даже есть пароль. Соня рассказывала, как она приходила к кому-нибудь в гости и с порога сразу и здоровалась, и прощалась: «Дати — дани». И ещё. Восьмой месяц. Я не знаю, что под этим подразумевается. Мы очень хотим вам помочь.

— Проходите. Только тихо, малыш спит.

Я объяснила, при каких обстоятельствах познакомилась с её дочерью. Без подробностей, конечно.

— Соня говорила, что кое-что вам рассказала о том страшном вечере. Она не всё успела выложить, мало было времени. Да и обстановка не позволяла сильно откровенничать. Алевтина Сергеевна, поверьте мне, прошу вас. Я обещала вашей девочке помощь, но мне надо от чего-то оттолкнуться. То, что это сделала не Соня, я абсолютно уверена. И Миша, и хоккеисты.