Боль

Двадцатого июля 1930 года в одиннадцать часов вечера Микеле Несполи пел в ресторанчике под названием «Маттонелла» в Испанских кварталах. «Санта-Лючия далеко», о том, как корабли уходят в далекие страны, а неаполитанские моряки поют о покинутой родине и грустят о ней. В тот вечер он начал пить раньше времени. Обжигающая летняя жара по контрасту напомнила ему родные горы, темноту и молчаливого Поллино, которому он пел из окна своего дома на Силе. Еще он вспомнил свою мать и ее неумелые ласки.

Щемящая грусть песни наполнила зал. У всех, кто сидел в ресторанчике, были дорогие люди, которые уходили на кораблях в далекие страны и которых они больше никогда не видели. Несколько человек опустили голову на столики и плакали, не сдерживая слез, возможно, из-за вина, которое лилось рекой. И тогда один посетитель, — как потом стало известно, он только что отбыл срок на каторге, — вдруг повернулся к Микеле и приказал ему сейчас же сменить песню. Микеле дошел уже до середины последней строки, у него глаза блестели от волнения. Он хотел закончить песню и сделал вид, что не понял просьбу. Посетитель опрокинул стул на пол и, плохо держась на ногах, заорал, чтобы Микеле сейчас же перестал петь. Певец, гордо и насмешливо глядя ему прямо в глаза, закончил песню великолепной высокой нотой. Посетитель взвыл, как дикий зверь, и бросился на него, размахивая ножом.

Потом была короткая потасовка. Никто из находившихся в ресторанчике не посчитал нужным вмешаться. Возможно, они отяжелели от еды и вина, но более вероятно, никто не хотел нажить себе неприятности. Все продолжалось примерно тридцать или сорок секунд. А после Микеле сидел на полу и хрипел, на его левой руке зияла ужасная рана. Но тот, кто напал на него, больше не шевелился, теперь у него в сердце торчал нож. Наступила ужасная тишина. Хозяйка ресторанчика подошла к певцу и сказала ему:

— Тебе надо уходить, парень, — и открыла ему дверь.

Шатаясь, Микеле с трудом вышел в ночной лабиринт переулков Испанских кварталов.

* * *