Боль (ЛП)

Голова на самой вершине позвоночника начинает склоняться под смертельной тяжестью мозгов, грозя соскользнуть с поддерживающей ее руки. Верхние ресницы стремятся встретиться с нижними, и все кажется каким-то притупленным, словно преломленным сквозь призму заляпанного стекла. В голове пусто как на вытертой доске. Он глубоко втягивает потный застоявшийся воздух в попытке подавить нарастающее в нем чувство разочарования. Как же нелепо. Все это. По сравнению с масштабами вселенной каждодневное сидение в классе настолько бессмысленно, что от одной только мысли об этом его грудь болезненно сжимается. Школа — это куча дерьма. И всегда ею была — просто до сегодняшнего дня он не задумывался об этом. И не слишком-то надеялся, что в университете, когда поступит туда в следующем году, будет как-то по-другому. Впрочем, как и сейчас: сидящие в классе ученики делают записи, словно от этого зависят их жизни. «Для чего все это?» — хочется ему закричать. Чтобы попасть в лучший университет и таким образом доказать себе, что ты лучше простых смертных? Чтобы доказать своим родителям, что они лучшие родители, чем простые смертные? Чтобы четырнадцать часов работы твоих отца и матери каждый день в офисе, оплачивающих твое гребаное частное образование, о котором ты не просил, не казалось жалкой тратой жизни?

Он понятия не имеет, чем хочет заниматься, не представляет своей жизни за пределами прыжков в воду. Изначально хотел изучать английскую литературу, но родители и учителя вдалбливали ему, что спустя три года он получит степень, которая научит его лишь тому, чтобы нести всякую чушь в критических статьях. Юриспруденция, сказали родители, медицина или финансы — стать банкиром как его отец — да уж, выбор очевидный. Так что, несмотря на полное отсутствие интереса к предмету, Матео сделал так, как ему велели, и подал документы на экономический факультет в Кембридже. Если не получит травм и хорошо выступит на Играх в Рио-де-Жанейро, то без сомнения продолжит нырять еще на двух или трех Олимпиадах, проводя каждую свободную минуту в учебе, работе или соревнованиях. Пока не начнет терять форму, а его тело выдыхаться. А потом он, скорее всего, найдет работу в Сити, в какой-нибудь инвестиционной фирме, и будет работать по четырнадцать-пятнадцать часов в день, как его отец. Женится, заведет детей, которых не будет видеть, и, не давая им выбора, поведет их по тому же образовательному пути — потому что образование, в конечном счете, нужно обязательно, а без него ты по какой-то причине будешь всю жизнь убирать за кем-нибудь дерьмо. Поэтому, если тебе позволяют средства, ты всеми силами попытаешься оградить своих детей от убирания дерьма, отправив их в самую лучшую школу, которую только сможешь потянуть. Даже если остаток своих дней тебе придется работать в бессмысленной профессии, такой как: финансы, инвестиции или юриспруденция, — обдирая тех, кто может себе это позволить, или тех, кто не может, но находится в отчаянии. Как, например, его мать — успешный адвокат, который берет поминутную оплату… Матео вдруг понимает, что ему это все омерзительно — вся эта система. И с каждой секундой он ненавидит ее все сильнее.

Еще четырнадцать минут и тридцать пять секунд до того, как прозвенит звонок на обед. Время давит на него, медленно вращает и, удерживая в воздухе, замирает. Требуются все усилия, чтобы пошевелить конечностями или повернуть голову. На улице день продолжается, а здесь время движется бесконечно долго или не движется вовсе. У него есть те самые дорогие, блестящие и суперточные аналоговые часы — серебряные, с широким ремешком из черной кожи, — подарок его родителей за череду отличных оценок, которые он получил на экзамене сертификата об окончании средней школы… Вдруг в голове расползается пустота. Его расплющивает, он практически не может дышать. Он не хочет ничего делать, не может сосредоточиться — в черепе отдаются тупые беззвучные удары.

Тут он чувствует на себе взгляд учителя.

— Матео, ты хорошо себя чувствуешь?

Коренастый мужчина средних лет, прохаживающийся между рядами, прервав свой монолог, останавливается возле стола Матео. И только подняв взгляд на слегка обеспокоенное лицо учителя, Матео осознает, что в отличие от остальной части класса, которая сейчас ведет оживленную беседу, он просто сидит и рассматривает щербинку в деревянной столешнице возле закрытого пенала.

— Э-э, не совсем. Голова болит. Можно мне сходить к медсестре?