Боль (СИ)

Он обернулся к ней. Она была всё той же. Длинные, золотисто-русые волосы, загорелая кожа, большие глаза, пухлые губки, красивые, изогнутые брови. Они с друзьями ещё шутили, что та, наверное, совсем не уходит с солнца, наверное, хочет походить на негров. Мэрбл оставалась всё той же девушкой, которая в тайне от своего отца кормила бедных студентов, промотавших свои карманные расходы на развлечения.

— Добрый вечер… — медленно отозвался Фил.

— Чего желаете? У нас новые булочки появились.

— Смерти, — неожиданно даже для себя ответил молодой человек.

— Ну-у-у-у, у нас такого товара нет! — рассмеялась продавщица.

— Ой, простите… — ему стало стыдно за себя. — Чего это я?

— Проблемы замучили? Впали в меланхолию? Всё это временно!

Фил взглянул на неё, и на сердце от чего-то потеплело.

— Не знаю, не уверен… Ссора с родственниками иногда продолжается всю жизнь.

Продавщица заметила, что мы сами до такого доводим, не желая примириться. Молодой человек взглянул на неё, не зная даже, что сказать. Наверное, она права, но… Возможно ли исправить то, что уже сделано, возможно ли вернуть уже сказанные слова обратно, и так, чтобы все забыли о них? Конечно же, нет…

Самое ужасное, что юноша в общем-то и не жалел ни о чем. Он винил во всём родственника, считая, что тот ведёт себя очень и очень странно. Как можно столь неадекватно относиться к рабу?! Тем более, что и Джеральд сам сравнивает его с вещью. Он же не бросается на людей, если заметит, как кто-то из гостей отметит комплиментом красивую вазу, и выразит желание иметь такую же! А если речь идёт об этом невольнике, то да! Это же безумие!

Фил воспринимал Адриана, как человека второго сорта. И да, именно, как человека, а ни как «вещь». Для него он являлся парнем, который волею судьбы оказался в таком положении, и который, конечно же, и ногтя его, аристократа, не стоит. Поведение же родственников ввергало его в недоумении и даже малость шокировало. Молодой человек не знал, как его объяснить. Да, красивый юноша, раб, но всё-таки юноша, а ни предмет в поместье. А они там все с ума сходят, превозносят невероятную красоту парня, — даже не девушки, а парня! — под предлогом, что он что-то типа «комода» или «вазы»! И уделяют внимание построенному человеку больше, чем родному племяннику! Сын леди Фелиции глубоко сомневался в том, что Эйлин влюблена в Адриана, как в красивую куколку! Он нравится ей, как мужчина!

Филипп, задумчиво глядя на деревянные полки за спиной Мэрбл, но словно бы и не замечая их, тихо сказал:

— У моего дяди на старости лет съехала крыша — он с ума сходит из-за одного раба, — молодой аристократ и сам не мог понять, почему ей это рассказывает, — а раб этот редкостно красив, смотришь на него и глаз отвести не можешь. И люди просят дядю продать его, а тот тут же начинает злиться.

— Да не уж-то такой красивый?

— Да, к сожалению, нужно это признать. Что лгать, если это так?

— Неужели красивее вас? Я помню, когда вы заходили в булочную, покупательницы все до одной заглядывались на вас.

— Что-то я такого не припомню… — угрюмо возразил Фил.

— Да нет! Правда! И даже я забывала обслуживать других, не слышала вопросов, потому что смотрела на вас…

— Не утешайте меня, милая Мэрбл! Дело не в этом. Этот раб вызывает такое восхищение у людей, а сам, наверняка, мечтает сбежать. Наверняка, спит и видит вольную!

— С ним обращаются, как с принцам из-за его красоты, а он ещё и не благодарен?

— Нет, как с грязью обращаются… Лупят чуть ли не каждый день просто так… не за что… — и тут Фил замолчал на полуслове, какая-то мысль пришла ему в голову. — Ну, конечно! — внезапно воскликнул молодой человек после долгого молчания. — Вот, оказывается, в чём дело!

— Что случилось?! — испуганно спросила Мэрбл.

Фил взглянул на неё, и девушка показалась ему такой прекрасной, что тот замер на мгновение. Потом счастливо рассмеялся — ему казалось, что он был слеп, а теперь прозрел.

— Я грубо обошёлся с этим рабом, затушив сигару о его ладонь. Я спросил его, что лучше: быть чёрным, но таким красавцем, как он, или белым, но страшным, как я. И он ответил: «Лучше быть свободным»… — торопливо стал рассказывать Фил. — Внешность не главное. Что мне, дураку, не жилось?! Всё ходил гордился знатным происхождением, деньгами, положением в обществе и злился, злился при этом ещё! Нет, главное, это душа, наша человечность…. Мэрбл, как я этого раньше не понимал? И он открыл мне глаза. Я злился, а бывает, что кому-то ещё хуже, чем мне… У меня, дурака, свобода есть, а я ещё и жалуюсь на судьбу, что судьба не сделала из меня такого же красавца, как этого Адриана!

— Давайте я заварю вам чаю? Вы так взволнованы…

— Какое же это счастье — быть свободным… — и на его глаза выступили слезы.

Мэрбл с восторгом и волнением смотрела на Филиппа. Как и тогда, несколько лет назад. Какой же он…! Какой! Желая, чтобы он мысленно отметил её ум, она добавила к сказанным им словам: