Боль так приятна. Наука и культура болезненных удовольствий

Он велит мне лечь на кровать. Он осторожно стерилизует мне спину, ягодицы, бедра, стоя надо мной на коленях; он делает это так аккуратно, что мне кажется, у меня сердце выскочит из груди от ласки. Я изо всех сил стараюсь не шевелиться, нервная энергия бурлит в моем теле. Я осторожно приподнимаю верхнюю часть тела, как влюбленный тюлень, и делаю глоток воды из стакана, который он для меня поставил. Я шевелю пальчиками ног. Я прислушиваюсь к подготовительным звукам, пока мое тело сияет под светом лампы, и пытаюсь привести в порядок разум: мысли бегут согласно механике ноцицепции; я набираю полные легкие воздуха, чтобы заглушить страх, который готовит меня к боли. Конечно, я хочу, чтобы было больно, но пусть боль будет управляемой, такой, чтобы ее можно было выдержать.

После шести лет совместных игр Кейси очень хорошо умеет настраивать меня на переживание боли. Он знает, что меня пугает, как обездвижить меня страхом, как заставить рыдать еще до первых ударов. Но сегодня ритуал другой. Страх вызывает не мое положение тела, не то, что расположено у меня над головой, не болезненное балансирование на столе, не раскачивание тела на канатах. Нет, сегодня страх вызван антисептическим запахом, как в кабинете врача, и пластиковым хрустом открываемых медицинских принадлежностей.

– Вы готовы? – спрашивает он низким голосом.

Я отвечаю «да», что, в общем, правда – насколько это возможно. Я до ужаса боюсь уколов, и мое тело трепещет в ожидании. Чувства обостряются от осознания того, что должно произойти, и я слышу, как он снимает колпачок с иглы для подкожных инъекций.

– Сделай глубокий вдох, детка, – говорит он, и я повинуюсь. – Я так горжусь тобой.

Я начинаю проваливаться сквозь кровать.

Я не знаю, где он сделает проколы, сколько их будет и какие будут ощущения. В прошлом я делала несколько пирсингов хряща, таких неаккуратных, какие может сделать парень, который моет посуду в местном суши-ресторанчике, когда не работает и пьянствует на кухне у твоей подруги. Я много часов проводила без движения, набивая татуировки. Еще у меня есть годы неудачного опыта с врачами: я попадала в больницы и выходила из них, чуть не умерла, стала жертвой ненадлежащего ухода от слишком усердных медиков-социопатов.

Но это – игровой пирсинг. Это другое. Я здесь главная.

Первая длинная тонкая игла медленно входит под кожу. Кажется, она в непосредственной близости от внутренней части моей ягодичной впадины, но когда я смотрю на фотографии, то вижу, что она прошла примерно в сантиметре от того места, где я думала, и ушла в глубь моей мускулистой попы. Ощущения такие острые; глупо это говорить, потому что они в прямом смысле острые, но мой мозг не подает другого сигнала тревоги. Кейси вводит иглу в меня, просовывая ее под кожу, а затем снова выводит, как будто прикалывает подол для зашивания. Мой мозг запускает несколько отчаянных визуальных образов, и я вижу оранжевый цвет (но только в своей голове, если это имеет смысл). От моей кожи исходит устойчивое «нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет», пронзительная просьба остановиться, сдерживаемая моим желанием не делать этого. Я делаю глубокий вдох и стараюсь оставаться расслабленной и спокойной. Я знаю, что тревога делает с болью. Как забавна эта игра, которую я так люблю, – причинять боль и искать в уме способы ее избежать, все время требуя еще большей боли. Стойкость как фетиш.

Перед началом Кейси проинструктировал меня, чтобы я сказала ему, если почувствую тошноту или обморок. Иногда люди теряют сознание, их тошнит, им плохо. Тело в основном защищает себя, и этот простой факт заставляет чувствовать мазохизм таким восхитительным непослушанием. Мне нравится чувствовать себя хорошей девочкой, когда из меня торчит игла. Мне нравится одновременно чувствовать себя чуточку плохой, как будто я не должна этого делать. Разлад между моими желаниями восхитителен. Он снова прокалывает мне задницу, вторая игла входит чуть пониже первой, медленно, медленно, слишком медленно. Я чувствую вспышку света, но это всего лишь электричество моего тела, выкрикивающего самую отработанную арию.

Мне легче признать собственные подвиги и травмы, чем показать вам, насколько я на самом деле нежная. Легче описать, как я вытаскиваю из себя тампон рядом с горой дерьма в туалете в штате Теннесси или как меня рвет на парковке в Калифорнии, чем признаться, что я мягкая, счастливая и влюбленная. Может быть, здесь есть какая-то загадка.

Может быть, мне легче открыться любви, если внутри меня есть какая-то острота. Например, мне слишком щекотно, когда большинство людей ко мне прикасаются легонько, но грубость всегда кажется более управляемой, легкой для наслаждения. Возможно, это путь к близости. Но кто знает? Природа, воспитание, гены, родители, опыт, надежды и трагедии. Жизнь разворачивается так, как разворачивается, и я рождена, чтобы чувствовать, как она проходит через меня множеством любопытных способов. Я не уверена, что есть один ответ на вопрос, почему я такая, почему каждый из нас такой; есть миллионы ответов.