Более чем

Ирус впервые заметил Таню на школьной сцене, когда её восьмой «Б» класс принимал участие в праздничном концерте. На сцену вышли шесть девочек, они были в голубых юбочках, белых кофточках, синих галстуках, им аккомпанировал баянист. Среди поющих стояла новенькая девочка, стройная, со светлой чёлкой, выбивающейся из-под пилотки, с синими спокойными глазами, румянцем на щеках, в ушах у неё блестели маленькие серёжки, а на ногах были праздничные тёмные туфли на высоком каблуке. Она хорошо пела, во весь голос, ни капельки не смущаясь полного зала, незнакомых для неё лиц, столько простоты и естественности было во всём её облике, даже со сцены после выступления она сошла в зал как-то не так, как все: осторожно, внимательно смотря себе под ноги, и села впереди.

Ирус сразу обратил внимание на Таню, да, наверное, не только он. Опустив руку на подлокотник и подперев ладонью подбородок, он внимательно наблюдал за ней всё выступление, да, она вызывала в нём какой-то интерес, в ней было что-то отличное от всех, новое и дотоле незнакомое, а может быть, даже близкое и родное, и симпатия родилась сразу.

Выпускные экзамены десятый «А» класс сдавал с подъёмом, готовились упорно, серьёзно, никто не хотел быть отстающим. Учителя приятно удивлялись: троечники отвечали вполне сносно, подготовленно, а хорошими учениками и вовсе оставалось лишь любоваться – слышались грамотные, логичные и лаконичные ответы на вопросы школьной программы, как будто бы это были не их ученики, позволявшие себе в течение учебного года и леность, и шалости, и неподготовленность к занятиям, а собранные красивые молодые люди, здесь и сейчас в школьных классах отстаивающие своё право решать самые сложные проблемы в ждущей их взрослой жизни.

Ирус к экзаменам готовился много, но в основном лишь повторяя чуть подзабытый, но прочно усвоенный школьный материал.

Иван Тимофеев получал по всем предметам четвёрки, чему был рад, он и за день до следующего экзамена не выпускал из рук карандаш, кисть, уголь, рисуя свои бесконечные пейзажи, хаты, что стояли на его улице, лица людей, и даже за два дня нарисовал маслом на чёрном холсте портрет своей соседки по парте – гордой отличницы, педантки, зубрившей учебник целыми днями строго по плану, с которой вечно не уживался, так как она, выполняя какое-то задание, закрывала рукой свою тетрадь, за это Ваня дёргал её за косицы, шутливо поколачивал кулаком по сухой спине, подшучивая, нередко доводя девочку до слёз. Однако на следующий день, приходя в школу, он, как ни в чём не бывало, усаживался за парту, накрывал её руку своей ладонью и говорил:

– Лена, будем друзьями, – при этом улыбался, и девочка тоже слегка улыбалась и всё ему прощала.

Яков лучше успевал по гуманитарным наукам, бойко отвечал по литературе, рассказывая быстро и живо представляя в лицах героев прочитанных произведений, при этом сопя, разводя руками, фыркая, ухмыляясь какой-нибудь шутке персонажа, увлекаясь, отвечал до тех пор, пока его не останавливали. А вот по физике, математике он шпаргалил, сидя за столом напряжённо, как будто литый из металла, разворачивался, сидя вполоборота, косил глазами влево, где на коленях раскладывал заранее приготовленный «вспомогательный» материал. Несмотря на все свои потуги, больше тройки по этим предметам он не мог получить, что, в общем-то, соответствовало его мнению о себе в области точных наук, и поэтому после сдачи последнего экзамена – физики – Яков облегчённо вздохнул, сладко потянулся во всю силу, даже зажмурился от удовольствия, а затем, пройдя школьный двор, уже в саду, идя между Ирусом и Ваней, стал вытаскивать из карманов шпаргалки с формулами и законами, вырезанные им из учебника, собрал всё вместе в правую руку и запустил этот веер вверх со словами:

– Летите, милые, летите!

Друзья шли по школьному саду, который сильно изменился за прошедший месяц: листья стали гораздо крупнее, утратили светло-зелёную окраску, цветков на деревьях уже и вовсе не было видно, на их месте образовалась завязь плодов, на черешне уже были видны зелёные черешенки и лишь на земле, вскопанной месяц тому назад, лежали, прильнув к комьям и грудкам земли, засохшие цветки-пустоцветы, так и не давшие завязей. День был тихий и солнечный, завтра выпускникам предстоял школьный бал, последний, на сей раз прощальный праздник в школе. Друзья шли гораздо медленнее обычного, словно предчувствуя, что им через день-другой придётся расстаться друг с другом.

Они шли к реке по узкой, вымощенной булыжником улочке, то поднимающейся вверх, то опускающейся вниз, мимо городской аптеки, магазина, в котором продавали велосипеды и мотоциклы, где всегда было полно народа, оценивающего, трогающего всё руками, что-то проверяющего. Тут же у крыльца на зелёной траве валялись остатки деревянных ящиков, которые служили упаковкой для мотоциклов, отдельные дощечки с торчащими из них гвоздями, обрывки плотной жёлтой бумаги, на которой мотолюбители раскладывали свои гайки, детали, что-то промывали и смазывали, сидя на корточках возле новеньких, сверкающих краской мотоциклов.