Болеутолитель

Услышь, О Господи, наши молитвы, в коих смиренно просим Тебя явить Свою милость к душе раба твоего ДЖОНА, коему повелел Ты покинуть этот мир, да сохрани его в обители мира и света, среди Твоих Святых и Праведников.

На милость Твою уповаем. Аминь.

Хейду очень нравилось звучание слов коему повелел Ты, но после того, как Отец приказал ему повторить молитву двадцать пять раз, ибо Кеннеди заслуживал памяти, грузный неуклюжий мужчина разрыдался от усталости.

Глава 42

Бен Мерди столкнулся с трудностями в приобретении подержанных инвалидных колясок, но уверил Эйвена Шустека, что к концу недели он их добудет. Задержка не особенно обеспокоила Шустека, поскольку у Американской Мечты было и без того очень много дел. Главным среди них стало выявление мест, которые мог посетить Болеутолитель.

Вот почему они с Виком Тремблом стояли сейчас на улице, изрядно заморозив задницы. Была уже суббота, 7 января. Окружавшие их мусорные баки переполнял рождественский хлам: осыпающиеся елки, разбитые лампочки и игрушки, открытки с рождественскими поздравлениями, которые успели надоесть.

— Я вообще-то не очень хорошо понимаю, что мы тут делаем, — Тремалис первым нарушил молчание, которое до сих пор прерывалось лишь стуком зубов.

Галогенное освещение улицы придавало их лицам оттенок уродства. Американская Мечта одел сегодня кремового цвета маску, как атрибут своего костюма. Когда он погружался в тень от домов, безглазая маска выглядела особенно жутко.

— Мало того, что мы перепачкали свои куртки в разном дерьме…

— Моим доспехам — ответил Мечта, — ничего не страшно.

— Ну хорошо. Ладно, — пробурчал Трембл, — Но ты все-таки не ответил на мой вопрос.

— Если Фрэнк Хейд — это и есть Болеутолитель, — монотонно произнес Американская Мечта, почесывая руку под правым браслетом, — а мы оба уверены, что это так, судя по сообщению лейтенанта Дейвса, тогда он должен бояться женщин…

— Звучит довольно-таки банально, тебе не кажется?

— Все наше существование довольно-таки банально, Вик, ответил Мечта, что прозвучало мудро и в то же время туманно. Они продолжали прохаживаться по грязному талому снегу. — Посуди сам: все жертвы, начиная с ноября, были мужчинами, за исключением Вильмы Джерриксон.

— Она могла для него выступить в качестве образа матери, — допустил Трембл.

— Возможно, хотя мне представляется более подходящим образ Девы Марии.

— О, перестань, — хмыкнул Трембл, — Ей было семьдесят лет. Если ты думаешь, что она — девственница, то, как поется в одной старой песне, считай, что мне принадлежит океанское побережье в Аризоне.

— Ты же видел статью в «Лайфе» о пожаре в католической школе, где он учился в детстве, — Американская Мечта посмотрел в небо, как будто мог разглядеть там образ св. Витта, полыхающий в разрывах между облаками. — Я только хочу сказать, что все это для него связано с религиозными представлениями.

— Но ты же слышал, что сказал этот полицейский, Рицци, — возразил Трембл. — Он сказал, валяйте, теперь можно болтать всякую чушь.

Когда они миновали Грилли-корт, ветер сменил направление, и до них донеслись звуки панк-рока из ближайшего бара. Все, что нас окружает, подумал Трембл, даже крыса, грызущая объедки, вытаращив глаза в пустой надежде, все стремится к движению. Точнее, все надеется на постоянное изменение. Он часто думал о служащих, наполнявших по утрам Луп, о банкирах и секретаршах, как о нейтрино, несущихся в ускорителе.

Да, все движется вперед с головокружительной скоростью. Все, кроме их усилий по обнаружению человека, который убил Майка Серфера. Попытки найти Болеутолителя ничего не дали. Они топчутся на месте. Он снова посмотрел на кучу мусора из остатков рождественского празднества, отметив про себя, что в этом году праздник для него остался незамеченным.

Чикаго, к своему стыду, все-таки любил один тип маньяка-убийцы, того, чьими жертвами становились гомики или калеки. Как заскучает Чикаго, когда Болеутолителя, наконец, поймают. Город с широкими плечами, — назвал его Чарльз Сэндберг в сороковых годах. Трембл называл теперь: город, изнемогающий от болей в мышцах спины.

— Ну, так почему же, черт возьми, он должен оказаться там, куда мы идем? А, кстати, куда это мы направляемся?

— Мы уже почти пришли, вон тот дом на Мохаук-стрит. К проститутке.

— Ты что, шутишь? — остановился Трембл. — И ты точно знаешь, к какой именно он направится!

Американская Мечта повернулся к Тремблу, его рот под маской был похож на тонкую щель.

— Для каждого найдется тот, кто ему нужен, — произнес он многозначительно и объяснил. — Ее называют «Доброй Ночи», и она тоже калека. А кроме того, она — самая высокооплачиваемая проститутка в этом районе, — он кивком головы показал Тремблу, куда надо свернуть.