— Ты хочешь сказать, что она самая дорогостоящая шлюха,
— Именно так, Вик.
Они оказались у лестницы, ведущей наверх, на конце дорожки, огороженной металлическими стойками с деревянными перилами, но Трембл подумал, что эти ступени ведут к еще одному аду.
Наконец, Американская Мечта объявил, глядя в темноту:
— Ну вот, мы и пришли.
Мохаук-стрит располагалась на вершине холма. Отсюда Трембл взглянул сверху на огни города, на автомобильные фары. В своих худших мечтах он желал иметь тело, которое позволило бы ему водить машину или ласкать в этой машине женщину, без всяких мышечных судорог.
«Доброй Ночи», как объяснил Американская Мечта, была женщиной с разумом младенца, которая не произносила ни слова, а лишь мяукала в нужные моменты. Ее Мама Томей брала с клиентов до пяти тысяч долларов за «последнюю ночь». Самые состоятельные садисты Чикаго приходили в эту обшарпанную двухкомнатную квартирку, чтобы замучить до полусмерти эту проститутку ради своего и ее оргазма. Каждая ночь для безмозглой калеки могла стать действительно последней. Мама Томей принимала оплату наличными и чеками. Значительная часть денег шла на залечивание последствий «бизнеса» ее дочери.
Последняя ночь. Американская Мечта подумал, что самоубийство — лишь слабое подобие того, что тут происходило.
Человек в маске дважды постучал в дверь, потом, после паузы, постучал еще дважды. Трембл решил, что это какой-то тайный пароль или же у Мечты просто рука быстро устает.
Дверь тихонько отворилась. На пороге появилась женщина, столь хрупкая, что на ее фоне Мечта выглядел гигантским борцом, из тех, что выступают в специальных телешоу. В ней было от силы пять футов два дюйма. Брови ее были подведены карандашом и изгибались кверху.
— Вы, должно быть, Эйвен, — просияла она.
Трембл ничего не понимал. Парень выдавал себя за супергероя, и в то же время все вокруг знали его так называемое «тайное истинное Я». А может быть, им только казалось, что они знают, в том числе и ему, Виктору, и в этом-то и состояла главная хитрость Мечты.
— А вы, наверное, Вик Трембл, — она подала руку. — Я — Мама Томей. Зовите меня просто Мама.
— Очень приятно познакомиться.
Мама Томей любезно пригласила их в обитель порока и они прошли по потрескавшемуся линолеуму оттенка горохового супа. На бежевой тумбочке стоял телевизор, усы его антенны располагались как стрелки часов, показывающих ровно два. На экране разворачивались события очередной серии детектива.
— Прошу, — сказала женщина, садясь в кресло. — Садитесь.
— А вы все так же молоды, хотя живете в городе, который старит все живое, — сказал Мечта, усаживаясь перед телевизором.
— Вы так добры ко мне, Эйвен.
Женщина потрогала салфетки в деревянном держателе, выполненном в форме утки. Ногти ее были покрашены в коралловый оттенок, но на каждом пальце лак заметно облупился. Трембл сидел напротив нее; их разделял стол, покрытый скатертью пастельных тонов.
— Новый одеколон? — спросил Мечта, принюхавшись.
— Нет, — мягко ответила Мама Томей, — Моя дочь… к ней пришли… Мы вообще-то не планировали…
— О, — удивился Мечта. — А мы что-то не видели машин перед домом.
— Не хотите ли кофе? «Маунтейн Гроун», самый лучший, — отодвинув вместе со стулом тему о визите к дочери, она занялась приготовлением кофе.
Они втроем сидели за второй порцией кофе, и Трембл вел светский разговор об их общих знакомых, обитателях Дома Рейни Марклинна. И он, и Американская Мечта чувствовали, что Болеутолитель сосредоточился на его постояльцах. Ареал его охоты не превышал размеров Южного Лупа.
После этого разговора Американская Мечта, снявший при входе свою маску, чтобы спокойно попивать кофе, перешел к делу, которое привело их сюда.
— Ну, так вот что я хочу сказать. Дело в том, что нам, кажется, известно, кто такой — Болеутолитель. Если помните, я упомянул об этом в нашем телефонном разговоре.
— О, да, конечно помню, — сказала Мама Томей, подняв ладонь ко рту. Мать Трембла, Дидра, часто делала точно такой жест, когда смотрела ночные новости, при этом она беззвучно молилась за голливудских знаменитостей или об успехе предстоящей Первой Леди операции щитовидной железы. — Он сжигает людей, а потом разрезает их. Вот в каком ужасном мире нам приходится жить.
— Я подозреваю, что он не просто режет и сжигает свои жертвы, — сказал Мечта, шлепнув ладонью по столу, — Я пока еще не могу понять, в чем дело, но здесь что-то другое.
Пальцы Мечты легли на его лицо, словно огромный паук. Трембл услышал позывные новой серии теледетектива, вспомнил, что Майк Серфер очень любил их смотреть, и неожиданно почувствовал тошноту, подступающую к горлу. Приступ тошноты был непреодолим, как приближающаяся эякуляция.
Он откашлялся.
— Прошу прощения, миссис, э-э-э, Мама, но мне нужно, э-э, воспользоваться вашим туалетом.