Болеутолитель

Она объяснила, что ему нужно пройти в первую дверь налево в холле. Над раковиной в кухне висело зеркало, и, проходя мимо него, Трембл обратил внимание, что в его белокурой голове появилась седина.

* * *

Трембл заметил, что стены в полутемном холле совершенно голые, но не старался внимательно оглядываться по сторонам, боясь тех дьявольских видений, которые могут таить эти тени. Пол был устлан ковром; тени от деревьев, раскачивавшихся за окнами, плясали в унисон с голосом Мечты, который продолжал излагать на кухне свои фантастические предположения. Похоже, парень хватается за соломинку. Возможно, им все-таки следовало обратиться в полицию, тем более, что Рицци сказал им, что по делу работают очень активно вне зависимости от того, обнаружены новые расчлененные тела в инвалидных колясках или нет. Не было сомнений в серьезности этих усилий, учитывая предстоящие через два месяца выборы мэра.

Кроме всего прочего, не было никаких оснований считать, что Болеутолитель действительно мог прийти сюда. В городе было полно всяких дешевых притонов, которые сам Трембл посещал не один раз.

Обнаружив, наконец, туалет, он все еще нервничал, в результате чего залил мочой толчок. Сиденье унитаза было разбито и склеено желтой лентой. Закончив, Трембл аккуратно вытер сиденье тряпкой, которую затем затолкал в карман брюк, открыл дверь и вышел в холл.

Сверху донесся тихий стон. Женский стон. Наверх, где был приглушенный свет, вела лестница.

Тремблу хватило секунд, чтобы принять решение. Вновь включив свет в туалете, он тихонько закрыл дверь, чтобы Мама могла подумать, что он может страдать запорами и сидеть в сортире долго.

Поднявшись на три ступеньки, он сообразил, что уже спустил воду, но понадеялся, что сидевшие на кухне этого не расслышали.

Трембл насчитал двенадцать ступенек — это была еще одна его навязчивая привычка — и повернул направо.

Он пошел на приглушенный свет, где его ожидало безумие.

Он тут же отступил в тень. Но все мог видеть…

Полоска комнаты, которую мог видеть Трембл открывала ему женщину в профиль, от колен и выше. Она была голая. «Доброй Ночи». Комната была в идеальном порядке, а вот у женщины на кровати, у дочери Мамы Томей было две головы. Одна там, где и у всех, вторая росла прямо из грудной клетки.

Тело ее было таким бледным, как будто она никогда не видела дневного света. Лицо нельзя было назвать красивым. Высокие скулы, жидкие волосы, крючковатый нос и рот, напоминающий измятый клочок бумаги.

Звук, исходивший из этого искаженного в гримасе рта, подсказал ему, что в комнате был кто-то еще. Хрюкание, которое он различал теперь, ничем не напоминало звуки, донесшиеся до него, когда он еще был внизу, у двери туалета.

И за это извращенцы Чикаго платят пять тысяч?

Голова.

Все дело было в голове. Еще одна голова, покрытая редкими черными волосами, покоилась на груди дочери Мамы Томей, как на подушке. У Трембла была дома книжка о разных уродах. Там имелось фото чернокожей девушки, у которой из живота росла еще одна пара ног с частью туловища. Когда эта вторая голова наклонилась к левому локтю и легла на него, Трембл вынужден был заткнуть кулаком рот, чтобы сдержать крик.

Его присутствие, однако, еще не было замечено. Глаза второй головы закатились, оставив видимыми только белки. Они были какими-то грязно-серыми. Когда голова уютно устроилась на сгибе руки девушки, из ее открытого рта закапала слюна. Тут Трембл снова услышал чувственный женский стон.

Из той части комнаты, которая была от него скрыта, к кровати подошла стройная загорелая фигура. Она была полностью обнаженной. Это была ОНА.

Как загипнотизированный, он смотрел на крепкие груди и нежный соломенный пушок внизу. Он столько раз представлял себе это тело, воображал, мысленно раздевая ее, когда смотрел вечерние новости. Это была та самая дикторша, что умоляла Болеутолителя прекратить убийства невинных калек.

Трембл наблюдал, как завершает мастурбацию женщина, которая заставляет многих плакать во время своих передач. Большой палец ее руки и еще три пальца маслянисто поблескивали. На ногтях был тот же лак, что и во время выступлений, а пальцы двигались с той же ловкостью, с какой перелистывали страницы текста.

Когда она стала на колени между ногами откинувшейся назад девушки, с голодным блеском в глазах, Трембл зажмурился. Он положил руку себе на лоб и ощутил под мизинцем сильнейшую пульсацию жилки на виске.

Крик заставил его вновь открыть глаза.

Теперь лицо дикторши было погружено между бедрами девушки. Она кричала в оргазме. Мутантная голова не изображала никаких эмоций, если они вообще у нее когда-нибудь были.

Даже когда дикторша схватила ее за шею обеими руками и принялась душить, как будто это была тряпичная кукла для снятия стресса.