Болезнь Холмса

— Добрый день, пан доктор… — приветствовала меня Себальда, когда я вошел к ней и хотел начать разговор с описания своей мнимой болезни, — Конечно же, я вас знаю. От ваших пациентов. Они вас, в общем-то, любят, — Она сидела напротив меня в маленькой каморке и вязала. Кожа на ее руках растрескалась от грубой работы. — Нет, я не помешала опытам вашего шефа. Я только хотела помочь ему, потому что его препарат не давал больным никакого облегчения. Наоборот, скорее приносил вред. А после того, как я стала вести с пациентами свои беседы, он напечатал статью в научном журнале. Впоследствии он убедился, что это, собственно, была статья о моем лечении. Вот он меня и выгнал… Но таким образом ничего не докажешь.

Она говорила разумно и спокойно. Когда-то это была довольно красивая женщина, и мне казалось, что в ней и сейчас таится большая сила. Во всяком случае, руки у нее не дрожали, как у Холмса.

— В чем вы можете меня упрекнуть? В том, что я беседую с людьми, которых вы уже отказываетесь лечить? А вы думаете, было бы лучше, если бы они умирали в одиночестве? Я говорю с ними не о загробном мире, а о жизни и о том, как уйти из нее спокойно. Разве не то же самое делала медицина на протяжении целых столетий? — Она обернулась к книжному шкафу. — Еще в семнадцатом веке Роберт Бойль, отец нынешней химии, рекомендовал для лечения желудочных заболеваний порошок из кожи подошвы много ходившего человека. Да и сейчас чем только порой не лечат. Все зависит от отношения к больному, от того, кто лечит. Я не собираюсь конкурировать с вами. Не удивляйтесь, что я читаю книги. Образованностью похвастаться не могу. И была бы рада, если бы кто-нибудь помог мне разобраться, в чем причина моих успехов…

Ничего подобного мне и в голову не приходило. То, что она рассказала, вполне объясняло ненависть, которую испытывал к ней главный. Она легко могла скомпрометировать его. Ведь он пытался присвоить себе славу этих ее «бесед» с больными. Она бросила взгляд в угол. Я ожидал увидеть там скамеечку для коленопреклоненных молений, хрустальный шар или кошку с огненными глазами. Но там висела большая фотография моего шефа. Он выглядел на ней совсем юным.

— Я хотела помочь ему, — продолжала она. — Это единственное, что мною руководило. Я любила его. Но он боялся моей любви, как боится всех сложностей жизни…

Мы оба вскочили — в коридоре кто-то вскрикнул. Она вышла к своим пациентам. По дороге в больницу я думал о нашем разговоре.

— Любовь? Любовное отношение? Что вы имеете в виду? Если в науке мы хотим о чем-либо договориться, необходима ясность понятий. Это семантическая проблема. Я могу точно определить значение слов «железо» или «свет», могу установить содержание таких понятий, как «легкие», «мышца», но что означает слово «любовь»? В конце концов, даже слова «ненависть» или «ярость» — и те в этом отношении не поддаются точному определению. Ведь нам не известен их физиологический субстрат. Мы подчас сами испытываем эти чувства, но никто со стороны их не заметит и не опишет. Нет, такие ненаучные термины не пригодны для нашей логической системы…

Холмс говорил через силу. Я не мог понять, зачем он разыгрывает больного, когда мы с ним одни.

— Итак, она поколебала вашу уверенность, дорогой Уотсон. А мне тем временем послала письмо — Он показал белый конверт. — Попалась на удочку еще раньше, чем мы предполагали. И знаете, каким образом она узнала о моей болезни? Внутренним чутьем! Сама так пишет. По интуиции… — Он рассмеялся. — С помощью своей телепатии узнала о болезни, которую я ради нее же придумал. Ну, что вы на это скажете?

У меня не было никаких соображений относительно передачи мыслей на расстояние. Но я прекрасно понимал, что подобные вещи должны возмущать столь рационального человека, как наш Холмс.

— Я отправлюсь к ней завтра в десять. Может, и это ей подскажет интуиция… — смеялся он. — А вы приведете своего друга.

Начальником полиции в нашем городке был мой однокашник по начальной школе. Оба мы выросли на окраине. В сыщиков и индейцев мы с ним никогда не играли. То была пора экономического кризиса, и я воровал для него хлеб. Мне пришлось долго уговаривать его, прежде чем он согласился на следующий день пойти со мной, но только неофициально, без формы. Все это ему не слишком-то нравилось. Оказывается, мой шеф уже не раз заявлял на Себальду в полицию. Однако установлено, что эта женщина никаких денег не берет, разве иной раз кое-что из продуктов, да и то лишь столько, сколько ей самой необходимо. До сих пор никто ее ни в чем не уличил.

— Да, до сих пор… Но сейчас на ее совести два убийства… — возразил я ему.

И вот мы стучим в дверь ее домика. У меня было такое ощущение, будто я привел комиссара, который должен арестовать злодея где-нибудь на Оук-Ридж.

— Пан главный напрасно беспокоится, — встретила нас Себальда на пороге. И улыбнулась так мило, что в тот момент я, и правда, не мог себе представить, чтобы эта женщина была способна хладнокровно убивать людей.