Болезненность суждений (СИ)

Аксёнов прокусил губу до крови, ощущая влажные глаза. Горло болело, хотелось плакать, но шок и усталость не позволяли. Смешанные эмоции, ноющее сердце. Разве можно просто взять и выставить из дома? Остаться? Наплевать на жизнь и стать секс-рабом, если его вообще не убьют. Дрожащие руки трясли несчастную бумажку. Он с трудом сжал её в кулак, скалясь от боли. Разве так пишут после долгих лет тишины? Кидая дротики в слабые места. Снова утыкая лицом в дерьмо, при этом приспуская штаны… Прохор резко вскочил, замотав головой. Нет. Нет, это не должно повторяться и как-то продолжаться. Теперь у него будут родители, и они сделают его счастливым. Приютят ли? Придётся жить под их дверью. Собаке собачья смерть? Тогда стоит идти. «Если я умру от холода или голода, я хочу быть счастлив в этот момент. Хотя бы немного». Бумажка молча лежала рядом с ножкой кровати. Хозяин уже бывшего дома сложил пару вещей в пакет, оделся потеплее и вышел в спешке. Ему не хотелось оставаться дольше даже на секунду от тревожности и паранойи. Утром — понятие растяжимое. До скольки работает больница? Прохор часто спотыкался, не чувствуя тело. Всё казалось ненастоящим. Плохой сон? Плохая жизнь. Когда мужчина врезался в столб, ему пришлось достать телефон и светить. Нос снова ныл. Так можно и не дойти. Вечером быстро стемнело. Мозг до сих пор не соображал. Цифры расплывались в голове и превращались в кашу, которую отвратно есть по утрам. Рука коснулась долгожданной ручки. Однако дверь не открывалась. Тяжёлый вздох. Глаза поднялись на расписание и опустились на дисплей телефона. Действительно, цифры разные. На мобильном устройстве они были больше. Мужчина осмотрелся и подошёл к ближайшей лавочке, положив на неё пакет, а затем укладываясь и сам. Мало кто решится украсть что-то из-под тебя. Единственная мысль перед сном. И затем только мрак. Никаких сновидений нет. Холод хотел приложить руку к интересному и бесстрашному человеку. Так крепко спит и не обращает ни на что внимания. Наверное, он устал. Пускай спит. Закат сменился рассветом. Лучи широкими объятьями покрывали землю. Просыпались животные, на улицу выходили сонные людишки. Аксёнова разбудил дворник.

— Чувак, всё совсем плохо? Тут больничка рядом. Хочешь сигарету?

Мужчина сел и протёр глаза. Как брошенная дворняжка. Но он не дома. Это главное. Непреодолимая усталость и грусть хотели уложить обратно, из-за чего пришлось встать. Ноги чуть дрогнули.

— Бывало и лучше, — рука похлопала по чужому плечу. Взгляд снова поднялся в сторону больницы, и тело направилось туда. При себе был лишь пакет. Действительно не украли. Дворник помотал головой и продолжил работу.

Ноги шваркали по полу внутри здания. Опустошение и апатия. Желание уткнуться в грудь доброго отца и быть в безопасности. А вот и палата. На этот раз сомнений не было. Дверь открылась сразу же. Прохор прошёл внутрь и никого не увидел. Тяжесть усилилась. В одиночной комнате была заправлена кровать, тумбочка стояла пустой и открытой. Даже воздух казался чище последней встречи. Одинокие слёзы потекли по щекам. Это конец? Мужчина прошёл к кровати и свалился перед ней на колени. Ему приснился прекрасный сон? Или его снова бросили? Большая часть тела легла на мягкую поверхность. Спать не хотелось. Однако и сил не было, чтобы подняться. Всё так несправедливо и бессмысленно. Всю жизнь стараться ради чего-то, выкручиваться, пресмыкаться. Агрессия кажется такой же никчёмной, как и он сейчас. «Я так ненавижу себя… больше, чем кого-либо…» Прохор сидел долго. Руки несколько раз затекли, спина тихо ныла. В палату вошла медсестра. Она шокировалась незваному гостю, отложив в сторону новую простынь и наволочку.

— Мужчина, вы кто такой? Вам плохо? Здесь нельзя находиться.

— Где… — голос хрипел и срывался от сухости во рту.

— Что где? Пациент, который был здесь? А вы кто ему?

— Я его сын… он умер?

— Ох, нет-нет! — девушка спохватилась, решив, что незнакомец по ошибке пережил все стадии принятия и сейчас находится в глубокой депрессии. В чём-то она была права. Она подошла ближе и стала помогать подниматься. — Ваш отец жив! Вам никто не сказал об этом? Его жена забрала домой, потому что состояние улучшилось. Домашняя обстановка для больного всегда лучше больничных стен. Аксёнов с усталостью посмотрел на медсестру, стараясь разобраться в словах.

— Можно мне… позвонить? Телефон…

Девушка протянула своё мобильное устройство и вышла из палаты. Бывают же понимающие люди. Прохор, будто в лёгком бреду, долго рылся по карманам, а затем вытащил маленький клочок бумаги. Вот и номер. Почему он не догадался позвонить раньше? Может это было последним испытанием? Телефон прислонился к уху. Гудки. Глаза опустились в пол. Ему действительно никто ничего не сказал. Неужели такой жест означал, что всё кончено?

— Алло?

— Мама Маша?

— Прохор? Ты всё-таки позвонил… Что с твоим голосом?

— Я… я не могу. У меня нет смысла… жить… без тебя и Сени, — говорить становилось труднее. Появившийся ком в горле от неожиданности звонка только мешался. — Пожалуйста… пожалуйста, скажи, что ты решила.