Боливар

— Ничего, кроме того, что мы видим.

С обеих берегов двухсотметрового канала к судам неслись пироги. Тучи пирог. Уткнувшись в борта, пироги собирались в плоты и скреплялись досками, положенными сверху. К плотам чалились и чалились другие пироги и плот всё расширялся. На плоты залазили индейцы и стояли голые, страшные, раскрашенные татуировками и красной краской. Стуча древками копий по доскам плотов они молчали. И это было страшнее всего.

— Не стрелять, — крикнул Висенте Пинсон. — Их слишком много.

Но вдруг прогремел выстрел, а потом ещё несколько. В ответ на палубы полетели отравленные дротики. По подставленным к бортам доскам с балясинами индейцы полезли наверх.

— Огонь, огонь, — закричал капитан, но его уже никто не слышал. На палубе появились первые трупы и толпы нападающих, которые, ловко владея копьями, пробивали себе дорогу сквозь ряды защитников. Острию, смазанному чёрным соком дерева кураре, требовалось лишь чиркнуть по телу и человек, валился бездыханный и недвижимый.

На каждом судне находилось не больше ста человек экипажа. Индейцев было около тысячи. Не все они участвовали в штурме, многие оставались стоять на импровизированном плоту и в едином ритме били копьями в свои щиты.

Постепенно бой затих, и на палубу маленькой «Ниньи» быстро забрались десантники-пехотинцы. Они были тоже голые и практически не отличались от индейцев. Но вместо копий они держали медицинские сумки.

— Индейцев обрабатываем первыми, — напомнил старший группы и склонился над первым раненным.

Отравленные дротики, вовремя брошенные в толпу защитников, значительно снизили потери от огнестрела. Только половина команды смогла воспользоваться ружьями. Но и этого было слишком. Выпущенная почти в упор в незащищённое тело картечь не оставляла шансов даже раненным. Быстро закончив перевязывать индейцев, приступили к реанимации португальцев, делая искусственное дыхание механическим аппаратом искусственной вентиляции лёгких. Так называемым мешком Амбу.

Поражённые ядом кураре находились в полном сознании и с ужасом наблюдали, как склоняющиеся над ними аборигены прикладывали к их ртам мешки, заполняли их лёгкие воздухом и уходили. Потом приходили, наполняли и уходили снова. Процесс реанимации занимал у некоторых до полутора часов.

У каждого перед реанимацией спрашивали: «Колумб?». Но даже моргнуть пострадавшие от яда кураре не могли. Только через тридцать минут один из лежащих на палубе просипел:

— Колумбус — я.

Колумб действительно находился на «Нинье», откуда его аккуратно спустили за руки, за ноги, как и других реанимированных пленников, на импровизированный плот из досок и пирог, а потом доставили на берег. Сами передвигаться пленники ещё не могли.

* * *

Морпехи предлагали вождям нарядить в «броники» группу захвата, но те отказались, не смотря на демонстрацию эффекта от выстрела картечью, произведённого по домашней свинке. Индейцы категорически отказались от любой предложенной им одежды, кроме шляп. Сами они носили лёгкие хлопчатые рубахи и подобия штанов. Одежда не сшивалась, а связывалась расплетенными нитками по краями ткани, поэтому нитки свисали в местах соединения и по нижним краям рукавов и штанин.

Полгода назад прибывшие сюда на БДК морпехи и особист, быстро договорились с аборигенами, благодаря словарику особиста, богатому набору перьев и четырёх огромных крокодильих шкур, подаренных вождям четырёх племён, дружно живущих на берегах залива.

Про перья, что они являются одновременно и денежным и статусным эквивалентом, им рассказал бывший лоцман, а сейчас вождь и учитель боливарского народа Хесус Мария — воплощение бога Кетцальтепетля. Вооружённые знаниями комбат и особист «подкатили» к приплывшим к БДК вождям грамотно. И словарик последнего, уже значительно пополнившийся, тоже очень пригодился.

Законы гостеприимства во всём мире одинаковые: приходишь в чужой дом — неси подарок хозяину и хозяйке. Вождям — крокодильи шкуры и перья, жёнам вождей гости подарили бусы из ракушек, выкупленные на Маракайбо у местных жителей за несколько пластиковых стаканчиков.

— Нам понравился придуманный тобой аматлатл, — сказал один из вождей, затягиваясь из трубки и передавая её особисту.

— Зря вы не надели керепа[1]на своих воинов, — примерно так сказал Константин, пользуясь своим словарём. — Было бы меньше убитых.

— Им сейчас хорошо, — сказал один вождь. — Они с богами курят табак.

— И не только табак, — вдруг осипшим голосом проговорил по-русски особист. — Крепкая у вас дурь, — сказал он видя, как постепенно отваливаются и отваливаются на спину, сидевшие вокруг костра вожди. Сам Константин курил «не в затяг», поэтому прилёг на тёплую, нагретую за день солнцем землю, и уставился в звёздное, бездонное небо в трезвом уме.