Боливар

Но чтобы не давать вам возможности повторить вопрос после еды, и позволить вам допустить непоправимую ошибку, отвечу на него кратко сейчас. Отношусь к религии серьёзно, и у нас здесь есть своя вера. Всякий, кто попытается изменить веру нашего народа, будет считаться преступником и казнён немедленно. В меморандуме мы об этом писали. Только торговля. Никакого «культурного» обмена. Осторожнее, господин епископ, в проповедях. Вы можете погибнуть не как мученик, а как преступник.

После такого «короткого» ответа, епископ за столом не задержался и поспешил на корабль.

— Зря вы его так, — с укором сказал Вашко. — Неужели нельзя ему дать хотя бы возможность рассказать вам о его вере?

— Мы это воспримем, как вторжение в наши устои. Как акт войны. Любое не оговоренное в ноте действие пришельцев, будет воспринято, как агрессия.

Павел Иванович Дружинин в сложных, криминальных девяностых годах неоднократно участвовал в разборках на районе и на «рамсах[1]» чаще всего побеждал. А тут они выработали сразу четкую и понятную всем позицию. И её придётся защищать кулаками. Однозначно.

Обед, однако, после ухода епископа не прервался и настроение ни у кого не ухудшилось. Особист, как представитель местного купечества, и Педро завязли в споре о качестве привезённой древесины. Кругляк, по мнению принимающей стороны, был с брачком, и они, выпив уже по пятой кружке вина, пошли торговаться на досмотровую площадку.

— Что-то вы не особо веселы, господин Гама, — сказал комбат, откидываясь на спинку плетёного стула.

— Веселиться нечему, господин полковник, ведь на пороге, как я понимаю, война. Наш король не согласился с вашими требованиями, а вы не согласились, как я понимаю с его требованиями.

— Можете, конечно, называть это войной, но по-моему, война, это когда прерываются все взаимоотношения и уничтожается или захватывается всё имущество противника. Ведь так?

— Именно, господин полковник.

— Мы не собираемся так делать. Наши требования нами заявлены. Кто приходит торговать, тот торгует, кто приходит с оружием — погибает. Других вариантов нет. Если вы, или кто-то другой придёт под белым торговым флагом, мы будем торговать. А если вы попытаетесь даже «просто так» зайти в наши территориальные воды или на наши земли, мы уничтожим вас и на земле, и на море. И вы не представляете себе, как это будет страшно. Хотите я покажу, как погиб ваш брат?

— Он всё же погиб?

— Да. Он отказался от нашего предложения сложить оружие и попытался обстрелять наш корабль. Мы обстреляли его корабли из своих ружей, сохранив ему жизнь. Мы знали, что он ваш брат, мы спросил его об этом. Но потом, они взорвали свой корабль и ваш брат, с остатком своей команды, погиб.

— Вы говорите, можете показать? Каким образом?

— У нас есть что-то подобное магическому шару. Но это не магия, а наша техника.

Павел вынул из кармана планшет и прокрутил Вашке видео с гибелью его брата. К моменту, когда вернулись особист и торгаш, Де Гама просмотрел его уже несколько раз и сидел, хмуро уставившись на кружку с вином. Он был молод, и, по-своему, красив. Чувства и мысли пробегали по его лицу.

— Что у вас тут, похороны? — Спросил Субботин, потянувшись за кувшином, но посмотрев на комбата, всё понял.

— Пойдем, Педро, я тебе наших девок покажу, — сказал он и потянул Педро за собой, прихватив, впрочем, кувшин с вином.

— Он поступил правильно, — сказал Вашко.

— Может быть. Не мне его судить. Он поступил, как воин, но мы не хотели его убивать. И его людей. Мы бы поступили с ним, как и с тобой, потому что понимали, что меморандум ещё не дошёл.

— Я не виню вас.

— Я сочувствую тебе, но не сожалею. Он хотел убить наших людей и получил по заслугам. Даже хоть и не от нас.

От индейских хижин послышалось: «Бесаме, бесаме мучо…» и гитарный перебор.

* * *

— Липа-липа, я сосна, приём, — позвал «Лошарик».

— Прикалываешься, старик? Ты кого деревом обозвал? — Отозвался вахтенный на АПЛ.

— Тебя, естесно. Ты же тоже сейчас деревянный.

— Ну?

— Если я — «лошарик», то можно «нукать»?

— Говори уже. Извёл. Торопись. Если, куда бежать, так я сейчас могу и не успеть с таким корытом на спине.

— А мы сделали своё съемным, — похвастался Крельдин. — А ты, наверное, действительно не успеешь. Поскачу, ка я сам за ними.

— За кем-скачешь-то, лошадь? Хоть скажи. А то, заинтересовал девушку и бросил.

— Подозрительная компашка из пяти карак загрузилась водой, пушками и пошла чётко на зюйд-вест. Португальской тропой. И флаги португальские.

— Ух ты… Везёт тебе, лошадка. А мы тут с дельфинами играемся. Уже приручили парочку. Они от акул нас охраняют, когда мы купаемся.

— Бр-р-р, гадость какая… Акулы… Всё! Пошли мы. Конец связи.

* * *

«Лошарик» полз за вооружённой флотилией «прицепившись» к последней караке компьютером. Владимир Семёнович, иногда поглядывая на автопилот, разгадывал кроссворд.

— Может тут их потопим? — Периодически, раза два за сутки спрашивал старпом.

— Уговор дороже денег. Бог не Тимошка, видит немножко. Потерпи, чуть-чуть до заветного мередиана осталось.

— Уже шесть суток идём.

— Ну вот двое и остались.