Боливар

Обычно, даже принцы, целовали не руку, а его ногу. С таким почитанием Папа ещё не сталкивался, и не знал, как на него реагировать.

Родриго Борха смотрел на чистые, густые, вьющиеся, каштановые с проседью волосы Коломбо с изумлением. От волос чем-то приятно пахло.

— На удивление, ты чист телом, монах. А душой?

— В чистом теле — чистый дух, Ваше Святейшество, — ответил тот, не поднимая взгляда с мозаичного пола.

— Ты монах? Клирик?

— Нет, Ваше Святейшество.

— Какое тогда право ты имеешь проповедовать истины Христа?

— По велению Девы Марии, его матери. Я говорю с ней и со спасителем.

— И что же они тебе говорят? — Усмехнулся Борха.

— Говорят, что ты один — истина и тебя надо слушать и охранять, чтобы сберечь веру в Спасителя Нашего. Ты — наместник Бога на земле и тебе, как и Христу должны все присягать на верность.

— Это что-то новое. У братств до сего времени было три обета, а ты предлагаешь ввести четвёртый?

— Я не предлагаю, я уже ввёл. Все братья нашего Ордена Иисуса поклялись защищать не только веру в Спасителя, но и веру в твою непогрешимость. Что бы ты не делал в этом мире.

— Ты в своём уме, Коломбо? Непогрешимость? Даже если я тебя сейчас зарежу кинжалом, я не коснусь греха?

— Да, Ваше Святейшество. Значит так надо Богу. Ты руки и тело его. И нет у него иных рук, кроме твоих.

— Но заповеди?

— Цель оправдывает средства, а высшую цель Господа нашего знаешь только ты, Ваше Святейшество.

Борха посмотрел на Коломбо, усмехнулся и сказал, наконец-то забирая свою кисть из его ладоней:

— Хорошо. Я сейчас отрежу тебе палец на руке. Что ты скажешь на это?

— Я попросил бы тебя, если тебе это не принципиально, отрезать любой палец на ноге.

— Почему? — Удивился Борха.

— Без пальца на руках, я буду хуже играть на флейте, но если тебе нужен именно конкретный палец, возьми его.

Борха засмеялся и воскликнул.

— Ах, да! Ты же ещё и флейтист. Я забыл. Сыграешь мне?

— Сыграю, Ваше Святейшество. Пусть мне вернут флейту.

Борха хлопнул в ладоши и прошёл на возвышение из семи ступеней, где сел в кресло, в подушки, с вышитыми на них лилиями.

Из-за портьеры вышел его племянник и госсекретарь Франсиско. В руках перед собой он нёс флейту, вырезанную из тёмного дерева. Передав её Коломбо, секретарь снова скрылся за портьерой.

— Что тебе сыграть, Ваше Святейшество? Лёгкое, или бодрое?

— Изобрази свою жизнь.

Коломбо подумал, смочил языком губы, потом промокнул их белым платком и заиграл. Вся композиция уложилась в тридцать два такта.

— И всё? — Даже расстроился Борха. — Такая короткая жизнь? Тебе шестьдесят лет… И это всё?

— Это была прелюдия, а тема жизни ещё не написана. Она в ваших руках, Ваше Святейшество.

Борха дёрнул головой из стороны в сторону.

— Сыграй просто так. У тебя хорошо получается.

— Просто так, — задумчиво сказал Коломбо.

Он опустил голову ещё ниже, почти прижав подбородок к крепкой груди воина, потом прикоснулся инструментом к губам и сыграл мелодию «Одинокого Пастуха» и сразу за ней «Полёт кондора».

Борха дослушивал композицию, чуть склонившись вперёд и прикрыв глаза ладонью правой руки, локоть которой упирался в подлокотник.

Когда музыка прервалась, Борха сместил ладонь на лоб, а потом, как бы стирая что-то с лица, с усилием провёл ею до подбородка.

— Подойди ко мне и посмотри мне в глаза, — приказал Папа.

Коломбо сделал несколько шагов и оказался на предпоследней ступеньке. Подняв от пола взгляд, он соприкоснулся с идущей от Борха силой. Тёмно-карие глаза Папы пытались проникнуть в Коломбо и навязать свою волю, но сила его взгляда, не встретив препятствий, отразилась от множества маленьких серо-голубых зеркал, вернулась и растворилась в Борха, и он это почувствовал физически. Стократный возврат энергии наполнил грудь чистотой чувств, а голову чистотой помыслов. У Борха вдруг возникло понимание, что он один в этом злобном громадном мире, и его окутал страх.

Борха смотрел в серо-голубые глаза, нашёл в них покой, и страх отступил. Проверив себя, Борха не почувствовал какого-либо контролировавшего его гипнотического воздействия и понял, что это действительно только его силы, и только его мысли, а не гипноз Коломбо.

— Так что же ты хочешь, брат? — Спросил Борха.

— Позволить мне заниматься тем, чем я занимаюсь.

— А чем ты занимаешься?

— Я готовлю тебе воинов за души и разум. Послушных и преданных только тебе воинов, которые разойдутся по всему свету и подготовят таких же, как и они. Преданных только тебе и Римской Католический Церкви. Через них Римская Церковь и ты сможешь править миром.

Борха недоверчиво усмехнулся.

— Сколько у меня, той жизни, чтобы успеть начать править миром?!

— Я разработал систему подавления личности, — сказал Коломбо, опуская взгляд. — Самоподавления. Я проверил всё на себе и на своих первых учениках. Многочасовое повторение молитв, чередующихся с исповедями, покаяниями с умерщвлением плоти и общением с тремя ипостасями Бога.