Вот какая культурная традиция была экспортирована в Австралию в 1788 году. Переселенцы полагали, что явились на «никому не принадлежащие» земли, но на деле там обитало более 750 000 человек, принадлежавших к пятистам разным народностям, находившимся друг с другом в сложном и разностороннем взаимодейтствии. Племена были соединены между собой тысячей семейно-клановых связей. Все это было прямо противоположно иерархическому европейскому обществу, атомизированные члены которого явились, чтобы повелевать аборигенами. Люди «первой нации» начали выстраивать свою процветающую культуру за тысячи и тысячи лет до того, как к ним явились завоеватели. В их укладе не было страшных социальных барьеров, подобных тем, что существовали в Великобритании XIX века. Мировоззрение коренных австралийцев строилось на ценности человеческих отношений. Они считали, что для сохранения мира в семье и согласия между полами необходимо приложить усилия и потратить время. «Вся суть взаимодействия в паре для аборигенов состоит в том, что обе стороны живо участвуют в разрешении конфликтов, без которых не обходится ни один союз», – пишет Аткинсон. Становым хребтом местной культуры до прихода белых колонизаторов были семейные связи и прочная связь с землей. «Мужчины и женщины вместе совершали ритуалы… они танцевали, музицировали, участвовали в театрализованных действах, создавали произведения искусства и прикладные предметы, передавали из уст в уста истории… В любой деятельности ценились сотрудничество, взаимные связи и творческая поддержка. Отношения стремились сохранять, а если надо – исправлять. Во всем «царили принципы великодушия и справедливости, люди стремились “соединить сердца и таким образом поддерживать порядок”». [43]
Ритуализированные баталии играли центральную роль в поддержании гармонии внутри племени. Постановочные поединки между мужчинами были для коренных народов обычной практикой, отмечает антрополог Дэвид Макнайт, проведший много лет среди обитателей полуострова Морнингтон в штате Виктория. Если возникали размолвки между соседними кланами, устраивались символические бои, своего рода «подготовительные схватки», и в ходе такого формального противостояния конфликты улаживались. «После стычки исполняли танец, чтобы продемонстрировать, что между сторонами больше нет вражды». [44] Богатый набор приемов, позволяющих налаживать отношения между группами и отдельными людьми, выдающийся антрополог У. Э. Х. Стэннер называет «интеллектуальным и социальным достижением высшего порядка» и считает его сопоставимым с постепенно сложившейся в Европе парламентской демократией. [45]
Существовали ритуальные формы улаживания конфликтов, постановочные схватки, в ходе которых разрешались противоречия между отдельными людьми и целыми кланами.
Учитывая все сказанное, особенно трагично сознавать, какое распространение в семьях аборигенов по всей Австралии в наши дни получило домашнее насилие. Уникальный опыт урегулирования отношений, в том числе и личных, отточенный в течение тысячелетий практики, был почти уничтожен вторжением европейских завоевателей.
Смерть этих традиций не стала результатом естественного отбора. Начиная с 1788 года британские колонизаторы последовательно проводили политику разрушения культур «первых наций». Ее сочли обреченной на вымирание и решили заменить западной.
Корабли с высокими мачтами, прибывшие в Сиднейскую бухту, экспортировали патриархальную, более того, сексистскую культуру. Европейцы считали всех женщин от природы неполноценными. Весь женский род нехитрым образом делился на две категории: одни были добродетельными и потому заслуживающими мужской защиты, а другие – порочными, которых нужно было просто использовать так, как вздумается сильному полу. Как пишет Хьюз, домашнее насилие распространялось на колониальных землях со скоростью эпидемии: «По ночам из всех хижин доносились вопли избиваемых женщин. Лесник по фамилии Роуз из Лонгботтома (фермы на полпути между Сиднеем и Парраматтой) привязал жену к столбу и отхлестал «кошкой-девятихвосткой»[175]
, отвесив супруге пятьдесят ударов. Другой поселенец зарезал свою половину и повесил на эвкалипте, при этом оставшись совершенно безнаказанным». В 1841 году канадский каторжник Франсуа-Морис Лепайер, отправленный за океан за участие в восстании против британского владычества и содержавшийся в тюрьме в Лонгботтоме, записал в своем дневнике: «Ночью здесь чаще слышны рыдания женщин, чем пение птиц в лесу в течение дня». [46] Повсеместное распространение ничем не ограниченного гендерного насилия не было реакцией на тяжелые условия жизни в колонии. Это было характерной для захватчиков формой поведения на родине. «Сексизм британского общества был привезен в Австралию и усилен каторжными условиями, – пишет Хьюз. – Жестокое обращение с женщинами в колонии зашло так далеко, что к концу 1830-х стало нормой социальной жизни».