Больница неизлечимо помешанных

[37] Повеселитесь немного и воспряньте духом, наблюдая эту шутиху, Теренцию Самнитку, которая в жестах, словах, повадке, выдумках кажется сестрой Боккафрески или дочерью Гонеллы, и доказательством этому вот что: однажды она расположилась за кафедрой и созвала почти все семейство начальника в палату; все бежали услышать некую прекрасную выдумку, как у нее было в обыкновении, и ее обступили толпой; и пока они ждали рассуждения или речи, какие она обыкновенно произносила в других случаях, в этот раз — и не без смеха — она сделала тысячу движений руками и глазами, то так, то этак, беспрестанно показывая, что думает начать прямо сейчас; и наконец, оглушительно рыгнув, словно свинья, сказала, что собрала их не для чего иного, как для того, чтобы такую знатную отрыжку почтило столь большое собрание; потому отменно ей подходит нарисованная эмблема над палатой: голова Дзани[540] с немецкими штанами на носу и мотто на итальянизированном немецком: Chesta stare buone compagne («Это хорошо, друзья»).

[38] Приятнейший нрав, веселый и жизнерадостный, свойствен Квинции Эмилии, рожденной на отраду и удовольствие всякому; она занимает нижнюю палату и имеет при себе трех благородных людей, которым доставляет дивное увеселение своими речами; недавно на вопрос одного из них, когда женщины наиболее безумны, она остроумно отвечала: «Когда вы, мужчины, даете им волю безумствовать». [39] Другому, спросившему ее, по какой причине природа дала женщинам такой маленький мозг, она шутливо отвечала, что справедливость этого мнения делает очевидным ответ: потому что природа действовала, как женщина, какою она и является. [40] Достаточно видно, сколь ей приличествует назначенная эмблема: Юпитер на золотом престоле посреди небес и мотто со словами поэта: Iovis omnia plena («Все Юпитером полно»).[541]

[41] Посмотрите на эту причудливую и своенравную Эрминию Богемскую, которая недавно ради жареного каштана взбудоражила весь дом, а теперь наделяет ими каждого, кто хочет и кто не хочет; а в другой раз из-за сушеной рябины[542] битый час бранилась с Мариеттой, своей соседкой, а потом вмиг примирилась. [42] Справедливо у нее над дверью выставлен эмблемою индейский петух, что вмиг встопорщит перья и тотчас уймется, и мотто: Tanto lenis, quanto propera («Столь же кроткая, сколь и бурная»).

[43] Та, что прикована цепью к постели, — одна зверская помешанная, по имени Джакома из Пьянципане,[543] которая недавно сыграла такую прекрасную штуку: когда подошел к ней мальчик, чтобы опорожнить ее ночной горшок, она взяла урыльник в руку и хватила его по голове так безжалостно, что бедняк три дня не мог опамятоваться, а в другой раз учинила такую выходку: наткнувшись на осла, который забрел в дом, с двумя корзинами на хребте, полными яиц, она схватила месилку, какой месят тесто, и давай его гонять, так что заставила его рухнуть в яму, служившую стоком для нечистот этого места, где бедная скотина увязла со всей своей поклажей, расколола все яйца и поломала корзины; сверх того она набросилась на хозяина осла, который пришел вслед за ним, и если б он не поспешил ретироваться, несомненно превратила бы его голову в большой омлет. [44] Поэтому начальник Больницы, принимая во внимание зверский нрав этой помешанной, распорядился над ее палатой приличествующим образом написать растрепанную Мегеру и мотто, гласящее: Accensa nil dirius («Лютей всего распаленная»).

[45] Немного пониже заметьте ту, что стоит в задумчивости на виду, глядя на стену, и все ее думы на оной сосредоточены. [46] Ее зовут Лавиния Этолийская, она безумица несусветная и безрассудная; я знаю это потому, что недавно она написала записку одной высокопоставленной даме, с надписанием вроде того, как пишут люди из Сан Марино в Романье, обращаясь к венецианской Синьории: «Нашей возлюбленной и дражайшей сестре, Венецианской Республике», ибо жители Сан Марино, хоть почти все — селяне, живут в республике, как венецианские синьоры; и в этой записке она просила об одной милости: чтобы та со всеми своими служанками пришла повидать ее, и осталась с нею на восемь дней, ибо она привела бы для нее в порядок дворец, приличный Клеопатре, и среди прочих удовольствий дала бы ей в подарок бобровое ятро, не как то, что купил мой друг пьячентинец у мошенника из Тревиджи,[544] но немного меньше, которым можно надушить даже капустный суп, столь оно несравненно и драгоценно; и каждой ее служанке она подарила бы индийского сверчка, который будит людей без часов в тот час, когда им угодно. [47] Посему над этой причудницей вывешена эмблема, которую вы видите: лик чудовищной Медузы и мотто: Extrema peto («Крайнего взыскую»), ибо ее нрав не содержит ничего, кроме чудовищного и крайностей.