Больница неизлечимо помешанных

[3] Итак, помешательство есть то, что, рассеявшись и разлившись по всем областям и пределам мира, тяжко терзает смертных, держит в подчинении своему тираническому владычеству несметное число людей, делая более чем истинным изречение Екклесиаста: Число глупцов бесконечно[32] и точно так скалит чудовищные зубы на того и этого, ища насытить жадные влеченья человеческого мозга, как поступил Гарпаг[33] — не просто нечестиво, но и злодейски — с мозгом собственного сына. [4] Оно не щадит царей, не оказывает почтения императорам, не уважает полководцев, не считается с учеными, не ценит богатых, не страшится знати, не взирая ни на что, могущее ее обуздать, раздавая удары вслепую, вкривь и вкось, всей отрасли смертных. [5] Взгляни на древнюю власть, какую эта тварь забрала над миром, так что агафирсы,[34] народ, соседственный Сиртам, первые средь помешанных, в знак своего явного безумия разгуливали нагими, с телом, расписанным разными красками, словно леопард пятнами; поэтому Вергилий в четвертой книге «Энеиды» говорит:

Шум дриопов, критян, агафирсов раскрашенных слышен

[35].

[6] Андабаты,[36] образ истого неразумия, на войне имели обычай сражаться вслепую. [7] Аркадяне,[37] до крайности сумасбродные, почитали себя древнее луны, отчего Сенека говорит в «Ипполите»:

Иль, воззрев на тебя с неба звездчатого,
То светило, кого старше аркадяне...

[38]

[8] Гимантополы,[39] впрямь безумные, перебирая руками и ногами, вились по земле, как делают змеи. [9] Мендесцы,[40] лишенные всякой рассудительности, величайшие почести, какие могли измыслить, воздавали козопасам. [10] Племя псиллов,[41] шуты в четвертой степени, сражались, согласно Геродоту, вооруженным строем против южного ветра, им неблагоприятного. [11] Тоненфои,[42] воистину скудоумные, царем себе избирали пса и по его движеньям угадывали приказы, кои следовало им исполнять.

[12] Но кто не видит, сколь великое помешательство властвует над людьми, если ученые особы, коим подобало бы быть мудрей других, иной раз оказывают вящую глупость, говоря вещи, которым и дрозденок не поверит, и сорочата из Валькамоники[43] едва молвили бы такое, что говорят они? [13] Не прекрасна ли у Плиния история, что Филет Косский, сочинитель элегий, был так тонок и легок телом, что приходилось привязывать ему свинец к ногам, чтобы порывом ветра его не уносило?[44] [14] Не прекрасны ли и две истории, изложенные Авсонием и Понтано,[45] — что Кеней и Тиресий сделались из мужчин женщинами, сменив обличье, как гончар превращает кувшин в горшок, пока сыра еще глина? [15] Не менее занятна и другая повесть Плиния:[46] в Тарквиниевом озере были две рощи, носимые туда и сюда, иногда образуя треугольное очертание, иногда квадратное или круглое. [16] И это не отдает фенхелем:[47] трава по имени ахеменида, брошенная средь вражеских полков, заставляет их показать тыл и обратиться в бегство вопреки их намерению.[48] [17] Лициний Муциан[49] рассказывает весьма изящно, что видел в Аргосе женщину по имени Арестуза, которая вышла замуж за мужчину, а в день свадьбы сама сделалась мужчиною, отрастив бороду и мужской член, впоследствии же нашла себе жену, превратившись, по его словам, в мужа. [18] Другая история, рассказанная Целием,[50] тоже не смердит ромашкой: некий Марино, спереди человек, а сзади конь, трижды умирал и трижды чудесно воскресал из мертвых. [19] Не менее великолепна история, рассказанная Элианом:[51] он повествует, что у Птолемея Филадельфа был олень, таким образом вышколенный, что явно понимал своего наставника, когда тот говорил по-гречески. [20] Еще одна, рассказываемая Плинием, вполне чудесна:[52] в Лимире, ликийском источнике, посвященном Аполлону, рыбы, призванные троекратно волынкою, повинуются звуку и немедленно выходят на поверхность.

[21] А Пьетро Мехия[53], заимствуясь у других, передает историю совершенно невероятную: некий Кип, бывший царем, однажды внимательно глядел, как бились два быка, а потом лег спать с этой картиною в уме, чтобы по пробуждении обнаружить, что на голове у него выросли бычьи рога. [22] Этот человек, возможно, был из школы философа Протагора, который от дурацкого простодушия осмелился утверждать, что все, что ни покажется человеку, таково и есть на деле, так что Платон взял на себя труд выговорить этому помешанному,[54] заслуживавшему быть тысячу раз повешенным, замечая, что, если это правда, тогда ему кажется, что Протагор, утверждая это, несет околесную, и в согласии с его утверждением так оно и есть.