И никак не меньше.
Мясо.
- Кто-нибудь хочет что-нибудь сказать? - спросил он.
Но никто ничего не сказал. Но хотели ли мы этого или нет, было совершенно другое дело. Я уверен, что мы все хотели что-то сказать, но понимали, что в этом мало смысла. В конце концов, не было никакого смысла тянуть это дольше. Отец кивнул головой и встал. Он взял со стола нож - большой мясницкий нож, который принесла Mама, - и направился к двери, чтобы сходить за мясом.
Я чуть было не протянул ему руку помощи. Почти. Но я не смог этого сделать. Мысль о том, что нужно сделать (срезать кожу с еще теплого трупа) перед тем, как начать кромсать его плоть. Я не мог смотреть на тело, а потом засовывать кусочки его плоти себе в рот. По крайней мере, сидя здесь, в комнате, вдали от того места, где разделывалось мясо, я мог притвориться, что все нормально. Я просто сидел в своем доме и ждал, когда Oтец принесет нам обед.
Ничего больше.
И никак не меньше.
Только мясо.
Стейк.
Хороший первоклассный кусок филе. Только что из "Мясницкой лавки". "Блю" - именно такой, как мне нравится.
Ничего больше.
И никак не меньше.
Мой мозг воспроизвел мысленный образ того, как голова отделяется от тела. Я мысленно прокрутил всплеск красного в синее небо. Я мысленно прокрутил в голове картину того, как голова остановилась, и то, как глаза, казалось, остановились на мне (последняя часть мысли явно была дополнительной деталью, которую мое воображение добавило по какой-то причине). Перестань думать об этом. Что случилось, то случилось. Все кончено. С этим покончено. Нет нужды зацикливаться на этом. Это был вопрос о нем или обо мне (и о семье). Я сделал то, что должен был сделать. И уж точно я не собираюсь есть ни кусочка его тела. Конечно же, нет. Я просто сижу здесь и жду, когда Oтец принесет мне бифштекс.
Я люблю бифштексы.
Жаль, что у меня нет с собой чипсов.
Я не знаю точно, как долго Oтец отсутствовал в комнате. Когда он вернулся, с ним была тарелка мяса. Я не смел обращать внимание ни на тарелку, ни на кровь на его руках. Вместо этого я просто смотрел на его лицо. Его бледное лицо. Выражение ужаса на его лице, которое я никогда не забуду, несмотря на то, что хотел бы этого. Я хотел спросить его, не потратил ли он минуту на то, чтобы попробовать маленький кусочек для себя, но слова не шли с моих губ.
Мама спросила:
-Ты в порядке?
Он кивнул и поставил тарелку на середину стола.
- Еще много осталось, если кому-то понравится! – попытался он пошутить.
Никто не засмеялся.
Никто даже не пошевелился. Мы все просто сидели, не в силах оторвать глаз от тарелки. Жаль, что мы знали, что это за мясо, потому что там, на окровавленной тарелке, оно выглядело, как ветчина.
Отец сделал глубокий вдох и снова выдохнул.
- Ну что, приступим?
Быстро, как вспышка, он поднял маленький кусочек мяса (к счастью, большинство из них были нарезаны довольно мелко) и бросил его в рот, который тут же захлопнулся. Он помедлил секунду или две. По его лицу было видно, что он ведет внутреннюю борьбу со своими мыслями о том, жевать ему или выплюнуть его обратно. Он медленно начал жевать. Мы все наблюдали за его реакцией. Было ясно, что мясо было не самым лучшим, но он не выплюнул его обратно, что (на некоторых уровнях подсознания) было положительно.
- Как свинина.
Он судорожно сглотнул.
- Жаль, что в доме нет коричневого соуса, - снова попытался он пошутить, чтобы поднять нам настроение.
И снова никто не засмеялся.
Мама взяла маленький кусочек, и я тоже. Мы оба положили кусочки
- Все не так плохо, как могло бы быть, - сказал я Cестре.
Она не выглядела убежденной. Она явно боролась со всей мыслью съесть другого человека, несмотря на то, что это был наш последний шанс выжить. Я не знаю наверняка, но голод, несомненно, является ужасным способом умереть, и хотя справедливо сказать, что никто из нас не умер бы сразу, это было бы очень скоро, прежде чем последствия голода начали бы сказываться на наших телах; тем более, что никто из нас не был особенно крупным с самого начала.
- Нам нужно набраться сил, - сказал ей Oтец, - на тот случай, если эти твари придут сюда... Мы не можем быть слабыми. - По его лицу было видно, что он сочувствует Cестре. Он тоже не хотел есть эту плоть. Но никто из нас не отказался. - Только попробуй, - добавил он.
- Прости меня, Папа, за то, что я собираюсь сделать.