Болотница

Дед совсем неправ был. И когда веру потерял, и когда стал исправлять все. Он настоял, чтобы меня отправили прочь. А только время ухайдокали. Отец-то потерял ногу из-за деда. Не верил дед, слишком хорошо все шло, их не трогали. Правда, засуха была несколько лет подряд. Попытался отправить семью, сам стал выступать за советскую власть. Партийный стал. В лесу что-то случилось, отца моего нашли полуживого, без ноги, выше колена обгрызла, едва оклемался. Говорил, мать, бабка моя, спасла. То ли медведь напал, то ли вепрь. Не любил вспоминать. Ни про это, ни про свою мать, ни про мою. Обе ушли рано, не помню их. На себя забирали, не жалели.

Встарь после покойников горшки да нательное белье топили в трясине, палками тыкали, чтобы утопли. Сейчас жалеют добро, перестали приносить. Теперь каждый год кого-то живого утягивает. Стали мусор носить, так обошлось.

Зловредная болотница, кикимора. Заснувших без молитвы баб мутит, скотину утягивает, утварь ворует. Кто ей дань несет, тех беда не берет, а коли забыл или не успел принести, на того все напасти разом валятся.

Всяку нечисть водяную полынью гнать.

Это как с тухлыми продуктами: вонь-то все чуют, да кто внимания не обратит и отравится, а кто на авось съест, хотя знает, что тухлятина, но авось минует беда, да только не минует. Вонь болотная – предупреждение. Почуял – берегись. Прикинуться любым может, а запах поганый свой не скроет.

Она была задолго до нас и будет после нас. Побороть-то можно, но как? Проще договориться. Ты не трогаешь, мы не трогаем. Мы платим, ты берешь. Мы выполняем условия, ты выполняешь условия. Кто первый придумал такой простой выход? На чьих руках сотни и сотни загубленных душ?

Нет у нее ни добра, ни жалости. Любого возьмет, но руку кормящую не цапнет, одарит, коли сыта. По-царски одарит, трудно устоять. Тут и совесть дрогнет. Старались лядащих отдавать, да где ж столько взять? Брали с каждого двора, тыкнув пальцем.

Когда поповскую семью раскулачивали, ни один не вступился. А ведь он столько «вернувшихся» у себя приютил, не убоялся, а сам же семейный, у самого семеро по лавкам и дочки молодые. Нечистая, языческая не смела тронуть, а люди, недавно христьяне, не пожалели, быстро добро забыли. Придумали оправдание, что, если кто «вернувшихся» пригреет, сам навроде того становится. Смолчали. А раз молчали – считай, одобрили.

Та бабка сыпала мне в ноги песок, шептала: «Когда песок взойдет, тогда смерть к нам придет!» Набрал у ней песка в карман, у колодца вспахал и ссыпал.