Болотница

– Бояться надо живых, а не мертвых, – с напускным презрением к опасности проговорил Лешка, повторяя слова своего отчима. Даже когда того не было рядом, Леха старался заслужить его уважение, доказать, что не трус и не тряпка. Только плоховато у него это получалось, но мы всегда старались тему замять, чтобы не бесить его. Потому что когда Лешка начинал беситься, то непременно в итоге плакал, и всем было неловко.

– Да кто б спорил, – миролюбиво откликнулся из темноты Тоха, а потом, после небольшой паузы, тем же тоном продолжил: – От живых только и жди какой пакости. Но ты всегда можешь подготовиться, знаешь, чего ждать-то. В конце концов, живого ты можешь убить. А с мертвяком что делать?

– Дык если мертвяк тебя пришьет, то вы оба будете мертвые, ну, на равных.

– Откуда знаешь, что на равных? Ты проверял, что ли?

– А ты проверял?

– Я и проверять не хочу.

Вот и автор дневника пишет про мягкие ноги. А тогда Антон, красуясь передо мной и двумя другими девчонками, деревенскими, специально выбрал место и время, чтобы рассказать страшилку, которую уже лет тридцать, если не больше, рассказывали здешние жители. И я, хотя и немного пугаясь, все равно твердо верила, что он заливает.

Теперь-то я знаю, что любая, даже кажущаяся детской побасенкой, местная история о необъяснимом явлении вполне себе может оказаться самой настоящей правдой.

Тоха рассказывал, а остальные, уже знакомые с «байкой из склепа», согласно кивали, не забывая посматривать на меня: как я, поверила, правильно ли среагировала?

Ну, я-то стойко держалась, будто все нипочем. Знаем ваши детские сказочки, не больно-то и страшно.

Наташкой ее звали. Младшая дочка тогдашнего печника. Пьяница он был, поколачивал детей без разбору. А потом как-то по пьяной лавочке зимой в канаву упал и вмерз по уши. Его потом прохожий вытащил, да поздно было. Ну, не суть. Короче, папашка ее уже помер к тому времени, когда все случилось. Рыжая такая была эта Наташка, как клоун. Симпотная, да уж сильно привязчивая. Не гордая совсем.

И вот был первый парень на деревне, Сергеем звали. Вообще бабник, то с одной, то с другой. Но красивый. И когда до Натальи очередь дошла, она аж сбрендила от радости. Втюрилась, как кошка.

Серега походил-походил с ней, а потом надоела она ему со своей любовью. Все ж сразу получил, что хотел.

Короче, к другой прилепился, Наташку забыл. Она уж страдала, клянчила, да толку-то. Потом все же выпросила себе свидание. На вот этой вот лавочке однажды вечерком.

Пошли-то вдвоем, а домой пришел только Серега.

Серый, когда один с реки воротился, все глаза прятал. Говорил, что на берегу Наташку оставил. Мамаша-то ее до последнего его честила, да доказать ничего не могла. Девку-то так и не нашли. Нет тела – нет дела.

Незнамо, что там у них приключилось, только Сергей до зимы на посиделки у Колбасонки не ходил. Деловой заделался, сразу какие-то комсомольские обязательства на себя взял, типа ударник труда, некогда ему. А потом, как улеглось все и подзабылось, повеселел, уже не таким передовиком стал, опять за девками бегать начал.

Да и тихо все было, пока лед совсем на речке не вскрылся и не сошел да не зазеленело по берегам. На майские вечерком потащил Серега очередную зазнобу, да что-то быстренько вернулись они обратно. Девка в три ручья ревет, трясется. Вроде Наташка пропавшая к ним пристала.