Болотница

Что за странная идея отправить свою семью в такое глухое место? Да, папе нравились медвежьи углы, но, однако, он не остался с нами, а сразу уехал. Уехал, зная, как сложно будет с нами связаться. И при этом не изменил своей привычке отключать на ночь телефон.

Почему он это сделал? Или зачем?

И как мама могла согласиться с этим?

Я взглянула на нее, словно ожидала услышать ответ. Но мама лишь прижала меня к себе, ободряюще улыбнулась и чмокнула в макушку.

И мы шагнули на участок через приветливо распахнутую калитку.

Мне помнится, что калитку я за собой закрыла, когда уходила. Или нет?

Дверь дома тоже была распахнута настежь. Могла она открыться сама? Слышно было, как где-то в комнатах бьется о стекло одинокая муха. Хотя нас не было совсем недолго, дом уже выглядел и пах, будто нежилой, давно заброшенный.

Ничего, естественно, не пропало.

Только оставленные мной на столе корочки хлеба успели заплесневеть. Но это можно было объяснить совсем прозаическими причинами, вроде плохого качества теста.

Невозможно было поверить, что за сегодня столько всего произошло: утром я ушла на мамины поиски, мы вырвались из лап болотницы, и вот теперь мы вместе, живые и практически невредимые, а день даже не клонится к вечеру, словно прошло не больше пары часов.

Мы молча стояли на пороге и смотрели на это все.

Заработавший холодильник заставил нас вздрогнуть и словно очнуться.

Глава 34

– Собирай свои вещи, только самое необходимое и что сможешь на себе унести. Постельное белье сверни, – стала распоряжаться мама, словно ничего особенного не произошло.

Это было так обыденно, что я внимательно глянула в ее лицо. Да, это было родное мамино выражение, появляющееся у нее всегда при генеральной уборке или каком-то еще подобном важном событии, требующем скорости, а не рассуждений и колебаний.

Сама она, переодевшись после душа в майку и джинсы, уже вытащила большую спортивную сумку, почти не раздумывая побросала в нее какие-то свои и папины вещи, примерила на плечо и осталась удовлетворена весом. Когда я вернула ей кошелек, она восприняла это как должное и, не интересуясь, каким образом он попал ко мне, просто запихнула его в отделение с документами.

Меня немного поразила быстрота, с которой мама все делала. Будто заранее была готова к такому повороту событий. Не к одержимости болотницей, конечно, а к экстренному отъезду.

Я тоже зря не возилась, потому что ничего особенного с собой и не брала. Любимые книги, привезенные из дома, отложила в стопку вещей не первой необходимости. Сейчас книжные мистические приключения казались мне надуманными и наивными. Если только там тоже не описывалась правда…

В любом случае читать мистику и фэнтези мне в ближайшее время точно не захочется. Это не та реальность, в которую можно окунуться с головой, чтобы отвлечься от настоящего.

Принимая душ после мамы, я дверь в ванную не закрыла, хотя и испытывала некоторый стыд за свое недоверие, пусть даже оправданное.

Конечно, моя сумка совсем пришла в негодность, выглядела и пахла отвратительно. Пришлось просить у мамы что-нибудь, во что сложить свои пожитки. Я была готова к обычным упрекам в неряшливости и неумении ценить вещи, но мама, не интересуясь причиной, быстро освободила для меня подходящий рюкзак, в котором обычно возила всякую косметику и лекарства.

Вещей в итоге набралось всего ничего, раз уж книги я решила оставить. Кроссовки, которые занимали раньше так много места, годились, как и сумка, только для помойки. И все равно по скорости сборов я сильно уступила маме. Она уже выгребла все наши оставшиеся вещи из шкафов и разложила их на своей кровати, а на кухне собрала на столе посуду, отодвинув в сторону, но не убрав термос и дневник Лоскатухина с вложенным в него самодельным крестом, которые я оставила здесь после того, как достала из сумки.

Когда я вошла в кухню, мама стояла напротив иконки и внимательно смотрела на нее.

Как тогда…

Меня опять словно что-то кольнуло. Как часто теперь я буду присматриваться к родной матери, своей любимой мамулечке, которую знаю лучше всех или не знаю теперь совсем? Как часто теперь буду искать подтверждения того, что она – это она настоящая?

И будто бабка из Зеленово мне сказала прямо в ухо: «Они уже и не они. Не те, что ушли». Волна отчаяния окатила меня.

Но тут мама, обернувшись, заметила меня и улыбнулась знакомой, такой привычной и теплой улыбкой, что я бросилась к ней, уткнулась носом в плечо и немножко поплакала. Мама только молча гладила меня по спине и тихонько целовала в макушку.

От сердца отлегло.

– Ой, да у тебя совсем волосы на солнце выгорели! – вдруг воскликнула мама. – Смотри-ка, эта вот прядь стала совсем как у папы.

Видимо, на моем лице отразилась такая буря эмоций, что она поспешила утешить меня:

– Да не волнуйся ты так, отрастут новые.

– Мам, ты помнишь, что сказал Лоскатухин? – спросила я и, сообразив, что мама вообще не в курсе, уточнила: – Ну, тот старик на болоте.

– Какой еще старик на болоте? – все равно не поняла мама. – Сосед наш?