Болотное гнездо (сборник)

Ночью приснилось, что он болен, но лежит не в госпитале, а у себя на Релке. Ему плохо, давит грудь. Он пытался освободиться от тяжести, но сил нет, и, когда он уже готов был сдаться и уплыть куда-то в темноту, послышался далекий голос бабки Нади, она принесла к нему на кровать кошку, желая проверить, если кошка спрыгнет на пол – он умрет, а если останется, то выживет. Кошка осталась лежать.

– Ты иди, располагайся, – сказал Сергей. – А я пойду проверю. Снег попадет, шуму потом не оберешься.

Сергей сказал первое, что пришло в голову, ему хотелось побыть одному. Он обошел участок, проверил емкость – все было в порядке, да он и сам знал, что будет именно так, в артели все делали на совесть.

В распадок смотрели близкие холодные звезды, и ему показалось, что они понимают, что у него на душе, и тайно сочувствуют.

«Господи, ну скажи, в чем я провинился перед тобой? – хотелось спросить ему. – Ведь я ни в чем не виноват. Если ты сотворил всех равными, то почему одним даешь все, а у других отнимаешь последнее?»

Тихо поскрипывал под ногами снег, молча смотрели на него звезды. Не он первый и не он последний обращался к ним с подобными вопросами. И вдруг ему показалось, что распадок чем-то напоминает ему огромную лодку, которая плывет в одном только ей ведомом направлении.

Луговой мотылек

Они летели вдоль железной дороги, оставляя под собою крохотные станции, которые и существуют, наверное, лишь для того, чтоб прогоны не были долгими. Где-то горела тайга, и командир самолета Санька Храмцов старался не упустить из виду ровную, вытянутую в струну, лесенку железной дороги, выползавшую из белесого, сливающегося с землей дыма; временами представлялось, что они карабкаются по ней куда-то в бездонную пустоту. Вскоре показалась еще одна станция. Они проскочили бы ее, но в последний момент слева за темным мыском тускло блеснул узкий, напоминающий подкову пруд. Санька почувствовал, как внутри что-то дрогнуло: в том месте, где вода упиралась в поросшую травой дамбу, торчал знакомый остов старой мельницы. Он еще раз для верности обежал глазами пруд, отыскал тонкую нитку проселочной дороги, которая, скатившись с дамбы и прошмыгнув через угольное ушко железнодорожного переезда, делала петлю возле маленького, выкрашенного в желтый казенный цвет деревянного вокзальчика. Все сошлось – это была Елань. И еще не зная, зачем это делает, лишь подчиняясь какому-то порыву, он начал снижать самолет, уставив капот чуть левее вокзала, туда, где, высунув из крыши длинную трубу, как пароход, плыл навстречу дом деда. Нет, он не собирался садиться. От станции до Старой Елани, куда они летели на авиахимработы, было еще около десяти километров. На железную дорогу они вышли из-за дыма, боясь потерять ориентировку. Храмцов знал: дорога выведет на станцию Елань, а оттуда до Старой Елани он мог добраться с закрытыми глазами.

Над самыми крышами Храмцов ввел самолет в левый вираж, и станция, точно поставленная на гончарный круг, закрутилась вокруг дедовского дома. Вытянув длинную шею по дуге, понесся колодезный журавль, а следом, захлестывая всю усадьбу тонкой удавкой забора, выпучив пустые решетчатые глаза, бежал старенький, покосившийся набок, маленький домик, в который после женитьбы, отделившись от деда, перебрались отец с матерью. В нем появился Санька и прожил целых десять лет. А потом они переехали в город.

– А ну, подержи! – не в силах унять сердце, попросил Санька второго пилота Карасева. – Родня здесь живет – дед Михаил Осипович.

Он прилип к холодному стеклу кабины, рассматривая с разных точек двор, по которому когда-то ползал без штанов, отыскивая до боли знакомые предметы: чурку, на которой колол дрова, она стояла на прежнем месте – около собачьей будки; скамейку, на которой просиживал дотемна. И Санька жалел, что во дворе никого нет, ему хотелось, чтоб его обязательно увидели с земли. Он знал – тогда радость его будет полной.

На третьем или четвертом круге понял: кружат напрасно.

«Нет дома, а то наверняка вышел бы, от одного любопытства выскочил», – думал Храмцов, хорошо зная своего деда. Раньше, бывало, не то, что самолет, мотоцикл затарахтит на дороге, Михаил Осипович уже на крыльце, смотрит, кто это подъехал к дому.

– Командир, пора сматываться, – донесся до него встревоженный голос Карасева. – Посмотри, всю деревню на ноги подняли.

Пытаясь спрятаться от свалившегося с неба гула, летели вдоль заборов гуси, веером, будто подброшенные взрывом, рассыпались куры, казалось, самолет вспарывает серую, похожую на перину улицу. Возле магазина, задрав головы, смотрели вверх люди, пытаясь разгадать, для чего прилетел на станцию самолет.

Храмцов вывел самолет из крена и направил его вдоль домов к вокзалу.

Через несколько секунд сквозь прозрачный диск вращающегося винта увидел дом Кати Толмачевой – все те же белые резные ставни и все так же рассеченный с угла на угол бельевой веревкой двор.