Читаем Болотное гнездо (сборник) полностью

О Кате, о той ее жизни, в которой не было его, Саньки, он знал мало. Говорили: вышла замуж за курсанта, родила, разошлась, потом, значит, вышла снова – за Анатолия. Хотя поначалу он как-то не сразу понял, о ком идет речь, вот если бы Толька сказал, что его жена Катя Толмачева, то он сразу бы сообразил. Екатерина Ивановна – звучало, ну прямо как императрица. Он несколько раз про себя, точно примеривая, произнес Катино имя и отчество, и ничего не отозвалось в нем. Сочетание этих слов появилось уже без него и еще раз подтвердило тот факт, что все в мире меняется.

Анатолий резко тронул с места прямо на лежащих около забора собак, под визг и злобный лай круто развернул «газик» и, набирая скорость, понесся вдоль улицы. Перескочив железнодорожный переезд, оставив слева станцию, дорога пошла под уклон. Жаркий горьковатый воздух рвал брезент кузова, временами пытаясь сдернуть с Санькиной головы форменную фуражку. Вскоре из-за бугра показался пруд. Он наплывал навстречу, обещая прохладу и отдых.

– Давай искупаемся, – сглотнув слюну, предложил Санька. – Жарко, я весь вспотел.

– Там сейчас не купаются, – не поворачивая головы, ответил Анатолий. – Испоганили пруд. Предшественник Лахонина, Кушеверов, свалил в овраг удобрения. Хранил их под открытым небом. Зимой снег, весной дожди – все смыло в речку, а оттуда в пруд. Вся рыба всплыла. Не вода – рассол. У гусей перья вылазят. Какое там купание. Было специальное постановление – запретить купаться в пруду.

– Ну и что, наказали Кушеверова? – поинтересовался Санька.

– Оштрафовали на тридцать сребреников и перевели на другое место начальником станции защиты растений. У нас, сам знаешь, не наказывают – пересаживают из одного кресла в другое. Номенклатурная должность. Скандал, конечно, был, но что толку: дело сделано. Шипицын говорит: мне такого соседа не надо. Пробовали пруд чистить – спускали воду, бесполезно. Лет двадцать надо, чтоб дно очистилось. Махнули рукой. Так что из нашего пруда можно заправляться и сразу удобрять поля.

Придерживая фуражку, Санька молча смотрел на заросшие тростником безлюдные берега пруда.

Здесь он впервые познакомился с Катей. В то лето Санька закончил седьмой класс и на летние каникулы приехал к деду. На другой день пошел на пруд порыбачить. День выдался жаркий, рыба не клевала, и Санька решил искупаться. Он собрал снасти, ушел за мысок, нашел обжитый, вытоптанный уступчик, огляделся по сторонам – никого. Разделся догола, не хотелось идти домой в мокрых трусах. Но едва отплыл от берега, как к пруду подошли две девочки. Одну из них, постарше, Санька уже видел накануне в клубе. Она сидела сзади и, громко смеясь, поглядывала на него, показывала язык. Он знал всех девчонок со станции, эту же видел впервые. Девчонка ему понравилась, коса – каких поискать – толщиной с руку.

– Здесь глубоко, смотрите не утоните, – сказала другая, помладше. – У нас здесь никто не купается. Вон там, у мельницы, водяной живет.

Санька не то чтобы испугался, но ему стало неприятно, все-таки незнакомое место, кто его знает. Но самое неприятное – его захватили в воде голым. Ноги не доставали дна, он ждал, когда же уйдут девчонки, но они не торопились.

– Мальчик, пожалуйста, достань кувшинку, – вдруг попросила девчонка помладше. – Вон ту, беленькую.

Кувшинки лежали на воде почти на середине пруда. Санька покрутил головой – далековато, но поплыл, желая показать, что его лешими не испугаешь. Чем дальше уплывал от берега, тем меньше сил у него оставалось. За последние два лета, прожитых в городе, он привык к Ангаре, к ее быстрому течению, которое, если захочешь, само несет к берегу. Стоячая вода казалась вязкой, тяжелой, как масло. Сорвав несколько кувшинок, почувствовал – руки не держат его. Санька перевернулся на спину, передохнул, затем потихоньку начал грести к берегу, держа кувшинки в зубах. Девчонки стояли на берегу и ждали его. Он подплыл к берегу, нащупал вязкое, заросшее тиной дно и, испугавшись, что его засосет, рванул вперед. Девчонка помладше стояла почти у самой воды, тянула руку. И вдруг в ее глазах Санька увидел всплеск, она поняла, что он голый. Не помнил уже, как отдал цветы, у него просто не осталось сил разбираться в своих чувствах, стыд и все связанные с ним переживания пришли позднее.

– Спасибо, мальчик, – поблагодарила девочка. – Мы сейчас уйдем.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза