Читаем Болотное гнездо (сборник) полностью

– Да че, я ничего, я не хотел, – смущенно забормотал Грабок. – Анна Николаевна, прости, чего в нашей работе не бывает. Ты учти, если бы я не подпер самолет плечом, то мы бы точно упали на хвост. Пока ты бабке в самолет помогала подняться, я его, как Атлант, на себе держал.

– Спасибо, – швыркнув носом, ответила Орешкина.

Как известно, кто быстро вскипает, тот быстро и остывает. Вытерев платочком глаза, Орешкина на минуту вышла к пассажирам, затем вновь вернулась в пилотскую кабину. На радостях, что ему так легко сошло с рук, Грабок пообещал ей показать новый кроссворд.

– Вот что, будешь в Киренске пассажиров высаживать, гляди, чтоб они у тебя опять в хвосте не скопились, – доставая из портфеля пачку старых журналов, сказал он. – Если кто в хвосте задержится, ты коленкой или тем местом, которым в самолет не пускала. У тебя, я видел, неплохо получается.

– Александр Никитич, ты бы лучше за приборами последил, – предостерегающе сказал Торгашов, – не то придется опять извиняться.

– Да я, товарищ командир, ей технику безопасности напоминаю. Думаю, пригодится. Как ты считаешь, Анна Николаевна?

– Да вы не шутите, я и так сегодня страху натерпелась. Говорю – входить по одному. А они точно с ума сошли.

– В следующий раз будешь умнее, – назидательно сказал Грабок. – А если бы упали на хвост? Ты учти, тогда бы с тебя высчитали за ремонт. Представь, сколько стоит самолет.

– Вы меня, Александр Никитич, не пугайте, – сделав круглые глаза, замахала руками Орешкина.

– И вообще, – бортмеханик вошел в роль наставника, – запомни: за все, что находится в самолете, ты несешь материальную ответственность. За дорожку, питьевой бачок, чехлы. Пассажиры, они, сама видела, какие. Пока ты здесь с нами разговариваешь, может, уже дорожку свернули, а тебе скажут – не было. Ищи потом по рюкзакам.

– Ой, чего это я тут с вами заболталась, – не на шутку испугалась Орешкина. – Пойду к себе. – Она взяла у Грабка журналы и ушла в пассажирский салон.

– Как она тебе? – скосил на Грабка глаза второй пилот.

– Меня аж пот прошиб, – сознался Грабок. – Ничего не скажешь, нога что надо, на ее месте я бы мини-юбку носил, а не эти шторы. Хотелось бы узнать, у какой старушенции она их одолжила.

В Киренске никаких происшествий не произошло. Прослушав от бортпроводницы лекцию на тему, как нужно вести себя при выходе из самолета, пассажиры не спеша, один за другим сошли на землю и потянулись к вокзалу с тайной надеждой раздобыть что-нибудь в буфете.

Орешкина помогла спуститься на землю бабке и, увидев, что ее никто не встречает, схватила тяжелый чемодан, согнувшись, понесла его к вокзалу.

– Замаливает грех, – сказал второй пилот Торгашову, ткнув пальцем в стекло. – Так недолго и грыжу нажить. Пассажиров вон сколько, за всеми не перетаскаешь.

В это время из-под самолета раздался громкий голос Грабка.

– Анна Николаевна, ну, сколько можно повторять, – укоризненно сказал он, – носить чемоданы не входит в обязанности бортпроводницы. Кто за тебя будет охранять дорожку? Она как минимум две сотни стоит. А помощники найдутся. Вон Дима свободен.

– Почему я? – мельком глянув на командира, пожал плечами Огурцов. – Я в носильщики не нанимался.

– Мужчина ты или так, одна видимость? – давил на психику второго пилота Грабок. – Я бы сам помог, да самолет заправлять надо. А ты выходной.

– Сходи, Дима, помоги, – попросил командир Огурцова.

– Дела, – протянул второй пилот. – Полетаем с этой чудой день-другой, глядишь, вокруг пассажиров плясать начнем. К тому дело идет.

«Не начнем, – с непонятным для себя сожалением подумал Торгашов. – Через несколько полетов Орешкина будет другой. Все то хорошее, с чем она пришла в авиацию, она сама спрячет в себе, заткнет в дальний угол, потому что везде, в любом деле не любят белых ворон. Чтоб избежать насмешек, нужно жить и делать, как все, не высовываясь, но и не отставая, и она это быстро поймет. Огурцов даже не представляет, как скоро это пройдет. Когда-то он вот так же бросался помогать – таскал чемоданы, а потом в городе искал глазами своих пассажиров, пока не понял, что ищет вчерашний день, – они забывают экипаж, едва ступив на землю. Пассажиры пошли не те. Его первый командир Борис Глухарев, начавший летать еще до войны, как– то жаловался: раньше, бывало, после посадки подскакивает к тебе пассажир, раскрывает портсигар – извольте закурить. А теперь, наоборот, достанешь пачку папирос, пассажир тут как тут – не дадите ли закурить?»

В Нюрбе, где им полагалась замена, летчики оставили Орешкину сдавать почту, а сами отправились в пилотскую. Гостиница расположилась в березовой роще, до нее от стоянки было что-то около километра. Минут через тридцать смотрят, Орешкина тащится к пилотской: в одной руке питьевой бачок, в другой свернутая в рулон самолетная дорожка. Пройдет немного, остановится, отдохнет и короткими, метров по пятьдесят, перебежками приближается к гостинице.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза