Конечно, каждому небезразлично, какая у него будет жена, но послушаешь Александра Никитича и невольно почешешь затылок: бывают ли вообще на свете такие невесты. И чтоб стройна была, и умна, и хозяйка, и работница, ну а голос – как у Аллы Пугачевой. Но поскольку Грабок считал танцы и прочие мероприятия, где можно познакомиться с девушкой, пустой тратой времени и дискотеку путал с комплектовкой, а все свободное время убивал на рыбалке, то предварительный отбор доверял отделу кадров. «Там тоже не дураки сидят, – рассуждал он. – Как-никак бортпроводница– лучшая реклама фирмы, а вашу фирму во всем мире знают». Но, доверяя, проверял. Торгашову иногда казалось, что даже свой самолет перед вылетом Грабок не осматривал с такой дотошностью, с какой новеньких бортпроводниц. Был, конечно, в том свой резон, в крайнем случае, неисправный самолет можно заменить или оставить на стоянке. Допустимо это и в личной жизни, но бортмеханик придерживался правила: семь раз отмерь, один раз отрежь. На какие только хитрости ни пускался он, чтоб узнать все достоинства и недостатки предполагаемой жены. Как-то однажды сидели они в Ленске, в штурманской, ждали погоду. И бортпроводница с ними сидела. Глянул Грабок на огромную, во всю стену, карту Советского Союза, прищурил глаз и хозяйским голосом вдруг спрашивает:
– Ну а как, милая, у тебя с географией? А то летала тут одна, вся из себя, а Тихий океан от Ледовитого отличить не могла.
– Сочиняете, – улыбнулась бортпроводница. – Это каждый четвероклассник знает.
– А мы это сейчас проверим, – деловым голосом сказал Грабок. Он покрутил по сторонам головой, достал длинную, похожую на шпагу отвертку и протянул девушке. – А ну, покажи-ка нам, где находится город Мирный?
Поискав глазами, бортпроводница показала.
– А остров Диксон?
Поднявшись на цыпочки, бортпроводница нашла Диксон.
– Ну а Землю Франца-Иосифа наверняка забыла?
Вытянувшись в струнку, бортпроводница пыталась дотянуться до северного архипелага. Грабок – весь внимание, ему только этого и надо: вся фигурка девушки как на ладони. На этом экзамен закончился.
Привезли почту, и следом подъехал автобус с пассажирами. Грабок спустился на землю: не дай бог, начнут подъезжать без колодок, повредят самолет. Грузчики стали загружать передний багажник. Надсадисто хлопали на пол увесистые газетные пачки; сбиваясь со счета, Орешкина что-то кричала парням, просила подождать. Грузчики ругались. Огурцов, чтоб вылететь по расписанию, послал Орешкину сажать пассажиров, а сам стал принимать почту.
С чемоданами, сумками, рюкзаками, авоськами пассажиры гуськом друг за другом полезли на трап. Торгашов принялся осматривать приборы, краем уха прислушиваясь к тому, что происходит в пассажирской кабине. Под тяжестью первых же ступивших на борт пассажиров самолет дрогнул и с каким-то тяжелым выдохом начал медленно оседать на хвост, но не остановился, как обычно происходило в таких случаях, а взбрыкнул, задрал нос в посеревшее небо, и Торгашов почувствовал – еще немного, и может произойти непоправимое. Он соскочил с пилотского кресла, открыл дверь. По проходу, тяжело топая коваными сапогами, плечом к плечу шли мужики. Они оттеснили Орешкину в угол, забросали ее своей поклажей, и она, размахивая руками, прыгала от одного чемодана к другому.
– Ну, куда же вы, куда, – тонко вскрикивала она, – больше трех нельзя, упадем!
– Во дает! – пробасил кто-то из пассажиров. – Еще в воздух не поднялась, а уже падать собралась.
Подчиняясь какому-то стадному инстинкту, перла в самолет человеческая масса, и Торгашов ничем не мог помочь Орешкиной, находясь в другом конце самолета. Он боялся сдвинуться с места, сделаешь шаг – и самолет, лишившись противовеса, сойдет с мертвой точки и упадет на хвост.
– Прекратить посадку! – с тоской поглядывая на балансирующую около входной двери ступеньку от трапа, на которой столпились, ожидая своей очереди, пассажиры, закричал он. – Не пускай ты их, упадем!
Услышав голос командира, Орешкина прыгнула через чемоданы и попыталась грудью закрыть входную дверь. Да не тут-то было. Через секунду, оттолкнув ее головой, в самолет залез мордастый парень и, не обращая внимания на писк бортпроводницы, зашагал по проходу, отыскивая место поудобнее. Орешкина, поняв, что так удержать невозможно, каким-то немыслимым кошачьим движением развернулась на месте и, упершись в дверь руками, стала спиной выталкивать напирающих пассажиров. Но остановить измученных тесным аэровокзалом, туманными обещаниями, беспрестанными задержками бесправных северных пассажиров, у которых при виде самолета, похоже, замкнуло в голове, оставив одну-единственную мысль – занять место, было невозможно. Какая-то бабка, обнаружив перед собой возникшее препятствие, встала на колени, словно штору, откинула в сторону юбку Орешкиной, толкнула в самолет длинный чемодан и сунула следом голову. Оглушенная командирским голосом и, уже не понимая, что делает, Орешкина прижала бабкину голову ногой. Старушка дернулась раз-другой и сдавленным голосом зашипела: