Болотный клад

Тут Алешка хихикать не стал – в нашей семье к героям войны относятся с уважением.

– А он кто, этот Чижик?

– Юный партизан. Пионер-герой. Он спас весь партизанский отряд. У нас вообще много пионеров-героев. Один даже до сих пор сохранился. Это дед Михеич. – Танька оседлала велосипед, причесала пятерней волосы. – Поехали, по дороге расскажу.

…Один наш партизанский отряд в окрестностях Пеньков и Рябинок оказался в окружении немцев – без боеприпасов и почти без оружия. Но тут из Москвы прилетел самолет и сбросил над лесом на парашюте ящики с патронами, гранатами и с новенькими автоматами. Ну, там еще и с консервами и медикаментами.

Но партизаны были в это время в бою, и только Ленька Чижик заметил, куда опустилась «посылка с Большой земли». Он добыл лошадь с телегой, разыскал ящики и тюки и перевез их в домик лесника. А тут как раз отходили под немецким огнем почти безоружные партизаны. «Стойте! – крикнул Ленька. – Вооружайтесь!» Партизаны расхватали оружие и бросились вперед. Немецкие каратели не ожидали такого отпора. И все кто мог удрали из леса…

– А Чижик? – прервал Алешка Танькин рассказ.

– Он стал у партизан разведчиком. Доставлял всякие важные сведения. И в боях участвовал…

– А потом?

Танька ответила не сразу:

– Потом нашелся предатель и выдал его гестаповцам.

– Вот! – сказал Алешка. – Больше всех ненавижу жуликов, бандитов и предателей! – Он обогнал Таньку и преградил ей путь. – Как его фамилия?

Танька усмехнулась:

– Опоздал, Лешка. Его еще во время войны партизаны повесили.

Алешка что-то еще хотел спросить, но промолчал.

Глава II Какие-то непонятки

Школа в Рябинках – это такой большой старый дом из старых бревен, в два этажа. Над широкой дверью табличка: «Школа им. пионера-героя Леонида Чижика».

Мы оставили велосипеды возле крыльца и пошли на задний двор. Там стоял здоровенный грузовик с березовыми дровами. Они были уже наколоты и на весь двор пахли березовым духом.

Водитель, как водится, сидел на подножке и ничего не делал, а возле машины суетился мелкий народ под руководством строгой дамы в очках и большой шляпе, которую она все время придерживала обеими руками, потому что ее с удовольствием теребил ветерок.

– Мэри Поппинс, – шепнул мне Алешка. – Она боится, что ее шляпу унесет юго-восточный ветер.

– Или северо-западный, – сказал я.

– Это наш директор, – строго сказала Танька. – Ее никогда никакой ветер никуда не унесет.

– Танечка! – обрадованно завопила дама. – Как вовремя ты появилась! Только на тебя одну надежда! Принимай командование! Выстраивай свой птичник! – Она поправила очки и шляпу и скрылась за дверью.

– А какой птичник? – спросил, оглядевшись, Алешка.

– Да вон возле машины галдят.

– Что-то не очень они на птичек похожи.

Танька рассмеялась. И объяснила:

– У них у всех птичьи фамилии: Галкин, Воронин, Уткин, Воробьев, Сорокин…

– А ты Журавлева, что ли?

– Почти. Скворцова.

Танька живо выстроила свой птичник в цепочку, и березовые полешки полетели в сарай из рук в руки. Мы тоже не остались в стороне.

– Нам много дров на учебный год нужно, – объяснила Танька. – В каждом классе по печке, печка в учительской, в спортзале, в музее, в буфете…

– Сделали бы отопление, – сказал я.

– Почти сделали. Нам выделили деньги, Ариадна Порфирьевна закупила все, что нужно – и топки всякие, и трубы, и батареи…

– А эта Ар… Андро… Андриана… это кто?

– Ариадна! Директор.

– Трудное имя, – вздохнул Алешка. – Как ты его запомнила!

– Семь лет запоминала! – засмеялась Танька и уронила полено мне на ногу. – Дольше, чем таблицу умножения.

– И чего? – спросил Алешка. И уронил другое полено. На мою другую ногу. – Чего с вашей котельной?

– А ничего! – Танька хмыкнула, а я успел отскочить. – Все это оборудование в одну ночь украли.

– Кто? – Алешка от злости уронил полено себе на ноги, но даже не пикнул.

– Откуда нам знать? Угостили сторожа сигаретой, он и уснул до утра. Участковый его сколько спрашивал: «Юра, припомни, кто тебе закурить дал?», а он одно и то же бубнит: «Темень была, не разглядел».

– Это какой Юра? – спросил я.

– Пеньковский. Тракторист. У него зимой работы мало, он нашу школу сторожит.

Мы с Алешкой молча переглянулись. То-то мне показалось, что дядя Юра какой-то грустный. И задумчивый. Правда, задумчивым он был всегда. Даже в дороге. Локоть на руль положит, голову ладонью подопрет – и думает. Однажды на птицеферму что-то вез и в задумчивости поворот проскочил. Так до самого райцентра ехал… в задумчивости. Но грустным мы его ни разу не видели.

– Перерыв, цыплята! – крикнула Танька. – Идите в буфет чай пить.