Деревенские сплетники все одинаковы. Их принцип прост, как топор. Откровенность за откровенность, признание за слушок, недомолвка за намек. Отлей мне чуть-чуть твоей желчи, и я уступлю тебе немного моего гноя. Подыши моими миазмами, а я наковыряю тебе горсточку струпьев. Они лелеют низменные инстинкты. Сотрудничают, помогают друг другу. Собственно, их можно назвать коллекционерами, вот только собирают они не марки, не монеты, не фарфоровых слоников, а слухи. Они вынюхивают секреты, они прядут сплетни. Отвратительные типы, не правда ли? Вы с такими, случаем, не знакомы?
— У Надиссов опять шум, — проквакал старый червяк. — Держу пари, мальчишка снова пустился во все тяжкие.
— Вроде того, — уклончиво признал я, понимая, что надо идти на уступки. — Так что с той женщиной, дружище?
— Она уехала. Что опять затеял этот прохвост? По меньшей мере вооруженный грабеж, а?
— Не совсем, но близко к тому. С кем она уехала?
— С двумя мужчинами на машине. Шарль все еще в бегах или вы его уже поймали? Мне вдруг надоело ходить вокруг да около.
— Отвечайте! — крикнул я.
— Сначала вы! — безмятежно парировало засиженное мухами пирожное.
— Откройте дверь!
— Исключено! Я никому не открываю по ночам.
— Я из полиции!
— Никому! — повторил трухлявый гриб. — Так вы арестовали негодника?
— Пока нет.
— Я так и думал, поскольку мне показалось, что именно он сидел за рулем той машины.
— Что была за машина?
— Черная, по-моему.
— Какой марки?
— Я не разбираюсь в марках.
— Что вы видели?
— Трудно сказать. Все произошло очень быстро…
— И все-таки?
— Дама вышла из машины, на которой вы приехали. Она встала у двери ювелира. Думаю, подслушивала.
— Дальше?
— Тут появилась другая машина и остановилась неподалеку от лавки ювелира. Двое мужчин, что находились в ней, некоторое время сидели неподвижно. Похоже, они наблюдали.
— А потом?
— Вскоре тот, что сидел рядом с водителем, тихонько вышел и на цыпочках подкрался к дому бедных Надиссов. Он о чем-то спросил женщину. Я не расслышал о чем. Он говорил очень тихо. Она ответила резкостью. Я точно не разобрал, но что-то вроде «Да вы в своем уме!». Тогда малый вытащил что-то из кармана.
— Что же?
— Не разглядел, он стоял ко мне спиной. Дама взглянула, и они стали шептаться. После чего оба направились к машине, сели и уехали.
— В каком направлении?
— Наверное, двинулись к площади Иосифа Сталина, там развернулись и выехали на парижское шоссе.
— Сколько времени прошло?
— Минут десять.
Я на секунду задумался. Пока я предупрежу дорожную полицию и пока она выставит посты, похитители мамаши Пино будут уже далеко.
— Знаете, — продолжала бледная поганка, — чем больше я думаю, тем сильнее убеждаюсь в том, что за рулем сидел молодой Надисс.
Берта до сих пор помалкивала, дурной знак. Женщины вроде нее не любят, когда им переходят дорожку. Их сдержанность чревата катастрофой. Стена молчания рухнет, и дрогнет мир, начнутся потоп, камнепады, сели, и не будет им конца…
И действительно, Берта вскоре не выдержала и развернулась во всю ширь своей неуемной натуры. Поначалу она немного замялась на старте, но быстро набрала скорость и рванула что было мочи. Неистовый спринтер, стремительный, равных нет!
Мамашу Пино похитили прямо у нас под носом! Она отказывается верить! Быть того не может! И главное, ПОЧЕМУ? А? Эту сморщенную уродину! Дряхлую моль! Сушеную воблу! Старую выдру! Кислую святошу! Скрюченный манекен! Женщину, от которой несет склепом! Мерзкую ханжу! Образину! Дуру набитую! Ну почему похитили именно ее? По-хи-ти-ли, словно богатую наследницу! Так не играют, это не по правилам! Толстуха не согласна и не желает мириться с несправедливостью! Такого быть не может, потому что не может быть никогда! Китиху терзала зависть. Черная дикая зависть! Завтра, на рассвете, с первым лучом солнца вся Франция примется утолять голод свежими новостями. И что же им подадут на завтрак «Франс-суар» и прочие? Замшелую мымру с лисьей мордочкой! Серая посредственность войдет в дом пятидесяти миллионов французов. Да кто о ней слыхал раньше? А теперь от Лилля до Ментоны, от Страсбурга до Биаррица все узнают Женевьеву Пино! Сведут знакомство! Ее стертая физиономия, невзрачные черты станут событием дня! А о Берте что же, молчок? Она останется в тени, мадам имярек, упомянутой вскользь в нашумевшей статье на первой полосе? Ну нет, дьявол бы вас всех побрал! Никогда! Ни за что! Не дождетесь! Статистка стала звездой по недоразумению! Это подлость, свинство! Берта протестует!
— Ее надо найти, немедленно! Хватит стоять столбом! — вопила толстуха, нарушая ночной покой обитателей Сен-Франк-ля-Пера. — Действуйте! Это ваша вина! Нечего было привлекать к расследованию выжившую из ума старуху! Ей возраст не позволяет работать в полиции! Вы поступили аморально! Вас пропесочат, уволят, посадят!
Она орала! Скандалила! Надрывалась! Переполошила всю округу.
В конце концов я не выдержал. Впервые за годы моей карьеры я пренебрег уважением к женщине, к тому же сотруднице.
— Заткнись, жирная корова! — взорвался я.
Берта онемела и окаменела. Я сгреб ее в охапку и затолкал в машину.