Большая грудь, широкий зад

Красота восьмой сестрёнки была нерукотворной, естественной. Она ничего не понимала в нарядах, а тем более в кокетстве — незапятнанный снег на самой высокой вершине Южного полюса. Белоснежная кожа, гладкая, как нефрит, и чистая, как лёд. Напевая какую-то мелодию, она заходит всё глубже. Постепенно вода скрыла нога, скрыла пупок, скрыла груди. В них весело и трогательно тыкаются рыбки, а они сияют даже в тёмной воде. Вот уже скрылись и плечи, на воде колышутся волосы. А ты всё идёшь и идёшь вперёд… Под водой тебе открываются диковинные картины: кружат в танце стайки рыб в красном одеянии — они приветствуют тебя; лениво волнуются заросли речной травы. На дне накрыт длинный праздничный стол: великолепное вино, изысканные деликатесы и яства. Ароматы устремляются прямо в океан, вливаясь в его разнообразные запахи…

Теперь я понимаю, что Наташа, по которой я так страдал в юности, была отражением восьмой сестрёнки.

По краю дамбы, вся в слезах, бродит матушка, в руках у неё оставленная сестрой одежда.

Смерть в том году давно уже стала чем-то обыденным. Несколько человек походя бросили ей в утешение пару слов, и матушка, сообразно обстоятельствам, как говорится, стала выбирать, как вести осла по склону, и перестала плакать. Прижав к груди одежду сестры, она сидела на берегу, не сводя глаз с мрачных, холодных вод. и без конца причитала:

— Доченька, она же всё понимала, не хотела быть обузой для меня, вот руки на себя и наложила… Деточка, за всю жизнь ты счастья даже с маковое зёрнышко не видала…

Раздавая намордники, Ма Бан зыркнул в сторону матушки и ухмыльнулся:

— Ну, Шангуань, надевай!

Она покачала головой:

— Нет, Ма Бан, эту штуку я ни в жизнь не надену!

— Так положено! — не отступал тот.

Матушка взяла намордник и бросила его на пол:

— Ма Бан, сделай милость, не принуждай меня.

— Как тебе, Шангуань, удаётся за нос меня водить? — не унимался Ма Бан.

Матушка собрала с жёрнова несколько соевых бобов, проглотила, а затем, наклонив голову, извергла их из себя. И со слезами на глазах проговорила:

— Я-то хотела детей спасти. Кто ж знал, что это, наоборот, подтолкнёт её к смерти.

— Ты, Шангуань, и впрямь молодцом, — крякнул Ма Бан. — Не делай так больше. Дело прошлое, будем считать, что ничего не было. Меня ведь тоже мать выкормила.

2

Когда оставшийся без командира отряд конвойных довёл Бэббита и Няньди до района Дацзэшань, ему неожиданно пришлось вступить в короткий бой с противником. Было уже за полночь, хлестал сильный дождь, резкие вспышки молний то и дело освещали безбрежные виноградники. Сначала на той и другой стороне несколько раз замигали фонарики, затем молния высветила смертельно-бледные ошеломлённые лица, которые тут же скрыл непроглядный мрак. Миг тишины — и вот уже засвистели пули, даже в темноте находя свою жертву. Замелькали тёмно-красные язычки пламени, зачастила трескотня выстрелов, запахло гарью. Трещало и пахло как от брошенной в огонь мокрой сосновой ветки.

В суматохе Няньди толкнули, и она упала, угодив лбом прямо в каменную подпорку виноградной лозы — у неё аж искры из глаз посыпались. Она услышала крик Бэббита, а потом увидела в сполохах молний, что он бежит сломя голову, как глупый мул, высоко поднимая свои длинные ноги. Он неуклюже топал, разбрызгивая жидкую грязь, и волосы у него топорщились, как лошадиная грива. «Пленный сбежал!» — крикнул один из конвоиров. Сверкнувшая молния снова высветила Бэббита: теперь он нёсся прыжками, как взбесившийся конь. Впереди и позади, посвистывая, как маленькие пташки, ложились пули. Одна вроде бы попала в него — Няньди видела, что он споткнулся и несколько конвоиров бросились к нему. Но тут железной метлой прошлась автоматная очередь, и они, пробитые пулями, так и надломились в поясе. «Бэббит!» — завопила сестра средь тёмно-голубых сполохов, решив, что его убили. Но нет, Бэббит был жив. Перескакивая через подпорки, он вскоре исчез, сокрытый мраком. А молнии всё прочерчивали небо, и шестая сестра могла видеть, как жемчужные капли дождя на нежных завитках виноградных усиков в один миг собираются вместе. Через какое-то время пальба стала удаляться. Словно пронёсся порыв ветра, и снова всё спокойно, будто ничего и не было. Но бой был: сырой воздух густо пропитался пороховой гарью.

Съёжившись под лозой, сестра долго не смела шевельнуться. Глухо стучал по виноградным листьям дождь, где-то вдалеке ревела вышедшая из берегов река. Из леска, испуганно стрекоча, вылетела цикада и, словно камешек, стукнулась о ветку. От гроздьев недозрелого винограда, усыпавших лозу, веяло горечью. Наконец, собравшись с духом, сестра отправилась на поиски своего светловолосого муженька. Сперва она звала его вполголоса, негромко. Ответом ей был лишь унылый шум дождя. Осмелев, она стала кричать громче: «Бэббит!.. Бэббит!.. Бэббит!..» Так. призывая мужа и обливаясь слезами, она и ходила круг за кругом, как слепой осёл, крутящий жёрнов, по этому винограднику, который поставлял сырьё для первого в Китае завода виноградных вин.