Большая грудь, широкий зад

Ночью, когда все стихло, Цзиньтун ворочался с боку на бок на роскошном матраце фирмы «Симмонс», не в силах заснуть. Теперешняя его жизнь состояла из одних удовольствий – о таком он даже не мечтал. Чего в конце концов хочет от него эта предприимчивая женщина с маленькой головкой? Он помассировал грудь и под мышками, где уже начинал накапливаться жирок, и незаметно уснул. Снилось, что он оброс павлиньими перьями. Распустил хвост – и на нем засверкали десятки тысяч разноцветных пятнышек. Тут вдруг появляется Гэн Ляньлянь и еще какие-то злобные женщины; они собираются выдрать у него перья, чтобы преподнести уважаемым богатым друзьям, приехавшим издалека. Он протестует по-павлиньи. «Так если не выдирать перья, дядюшка, зачем мне тебя откармливать?» Ответ прямой, никакой двусмысленности. И применить его можно и к павлинам, и к людям. Ничего не оставалось, как только покорно подставить гузку. Все нутро аж похолодело, кожа напряглась так, что иголку не воткнешь. Гэн Ляньлянь старательно мыла руки в медном тазу, вокруг разносился запах сандала. Вымыла раз, потом еще раз, а после этого велела работнице в белом халате полить из большого медного чайника с длинным носиком, чтобы сполоснуть. «Дергай, – вертелось у него на языке, – дергай, славная племянникова женушка, не тяни со своими пытками. Ты хоть понимаешь, что для барана, привязанного к столу мясника, самое мучительное не ощутить пронзающий сердце нож, а смотреть, как мясник точит его и, поточив, пробует на ногте – острый ли?» – «Расслабься! Расслабься! – похлопывала по гузке рука в резиновой перчатке. – И ты, что ли, дядюшка, с этого чудовища и убийцы Сыма Ку пример берешь? Тот перед смертью всё ци на бороду собирал, даже брадобрей о него бритву сломал». – «Откуда она может знать такое, ведь родилась позже!» Хотя сломанная о Сыма Ку бритва давно уже стала легендой. О нем уже столько легенд сложили, целый воз. Например, якобы во время расстрела пули рикошетили от лба в разные стороны. Такой цигун189 вызывает в памяти рассказы о далеком прошлом, когда в Гаоми от великого учителя ихэтуаней Фань Цзиньбяо отскакивали и мечи, и копья. Потом Сыма Ку якобы увидел на дамбе Сыма Ляна и крикнул: «Сынок!» Этим воспользовался снайпер из уездной расстрельной команды и всадил ему пулю прямо в рот. Только так якобы и удалось отправить его на тот свет. «Напраслина все это, невестка, – сказал Цзиньтун. – Никакого ци у меня нет, просто боюсь». – «Чего бояться-то? – презрительно фыркнула она. – Подумаешь – перья вырывают. А если бы мошонку отрезали? Вот это был бы шок». – «Неудивительно, что Попугай плачет от тебя день-деньской, – размышлял Цзиньтун. – Страшное дело эти бабы, даже в сравнениях у них одни ножи да винтовки. В прежние годы в агрохозяйстве “Цзяолунхэ” была одна женщина-ветеринар Сяо Дун по прозвищу Тяжелая Рука. Однажды она должна была кастрировать четырех мулов для гужевой транспортной бригады. Удалила лишь четыре яичка, а потом отшвырнула нож и ушла. Мулы так и остались стоять со своим хозяйством, как с гроздьями айвы. Заканчивать пришлось Дэну. С тех пор в Далане и бытует сехоуюй: “Сяо Дун кастрирует мулов – дело не закончено”». Гэн Ляньлянь ухватила несколько самых красивых, толстых, как камыш, перьев и с силой дернула. Цзиньтун закричал и проснулся в холодном поту. Копчик ныл. В ту ночь было уже не заснуть. Он прислушивался к поединкам птиц на болотах, вспоминал свой сон и пытался истолковать его, как учили зэки в лагере.

Наутро Гэн Ляньлянь пригласила его к себе в кабинет на завтрак. Этой чести удостоился и ее муж, мастер по обучению птиц Попугай Хань. При входе их приветствовала с золотой жердочки взъерошенная черная майна: «Здравствуй! Здравствуй!» Цзиньтун не поверил, что это сказала птица, и стал оглядываться, ища источник звука. «Шангуань Цзиньтун! Шангуань Цзиньтун!» – снова заговорила майна, окончательно повергнув его в изумление. «Здравствуй, здравствуй! – кивнул он в ответ. – А тебя как зовут?» – «Ублюдок! Ублюдок!» – закричала птица, распушив хвост.

– Вот, полюбуйся, чему ты обучил свое сокровище! – повернулась к мужу Гэн Ляньлянь.

– Ублюдок! – поддал птице Попугай.

«Ублюдок! Ублюдок!» – повторила чуть не шлепнувшаяся с жердочки майна.

– Вот, мать ее! – сконфузился Попугай. – Ну не дура, а? Как маленький ребенок: до посинения учишь говорить что-то приличное – и всё впустую. А сквернословию и учить не надо!

Гэн Ляньлянь предложила Цзиньтуну свежего молока и глазунью из страусиных яиц. Сама поела немного, как птичка. Цзиньтун же наелся, как боров.

– Войско обучают тысячу дней, а ведут в бой единожды, дядюшка, – заговорила она, попивая кофе «Нестле», от которого разносился восхитительный аромат. – Пришло время браться за самое главное – как говорится, отправляться на защиту заставы.

Цзиньтун даже икать начал:

– И что же – ик! – я могу – ик! – делать?