Большая грудь, широкий зад

— Пять месяцев назад, — начал Сыма Лян, — я приобрёл в магазине отеля «Гуйхуа-плаза» пачку цветных презервативов марки «Синфу».[259] Мы с этой барышней провели вместе всего полчаса, и презерватив порвался. Негодное качество презерватива привело к тому, что она забеременела. В случае аборта её здоровью и психике будет причинён серьёзный ущерб, а если аборта не будет, придётся идти на незапланированное рождение.[260]

Поэтому мы хотим взыскать с фабрики-производителя миллион юаней.

— Как вы сказали, сколько времени вы этим занимались? — спросила женщина средних лет.

— Всего полчаса, — повторил Сыма Лян.

Та аж языком зацокала:

— Силы небесные, полчаса!

— Да-да, полчаса, — подтвердил Сыма Лян. — У меня это дело по часам расписано. Не верите — вот у неё спросите.

Женщина стыдливо потупилась.

— А ты не опускай голову и не стой, словно язык проглотила! — ткнул её Сыма Лян. — Тебе же нанесён прямой ущерб. Всего полчаса, верно?

От стыда актриса разозлилась:

— Ага, полчаса! Да ты, ети его, полдня не слезал!

Работницы конфузливо и завистливо захихикали.

— Вы муж и жена? — поинтересовался лысый.

— Какие муж и жена! — поразился Сыма Лян. — Разве муж и жена такими делами занимаются? Ну просто осёл тупоголовый! — Лысый от таких выражений аж рот разинул.

— А какое у вас, уважаемый, есть доказательство, что именно порвавшийся презерватив привёл к беременности вашей спутницы? — пришла на помощь лысому всё та же женщина средних лет.

— А разве ещё нужны доказательства?

— Конечно. Порвалась обувь — нужно предъявить в качестве доказательства рваную обувь; взорвался котёл высокого давления — предъявляется этот разрушенный котёл; порвался презерватив — нужно представить его.

— Эй, — повернулся Сыма Лян к актрисе, — у тебя осталось доказательство, нет?

Та вырвала руку и, закрыв лицо, зашагала к двери. Двигалась она на своих длинных ногах очень проворно, совсем не как беременная. Сыма Лян провожал её хитрой улыбкой.

Когда он вернулся в свой люкс, Ша Цзаохуа поджидала его, сидя на подоконнике в чём мать родила.

— Ну что, признаёшь, что я девственница, или нет? — безразлично спросила она.

— Прекратила бы ты свой дурацкий цирк, сестрица! — не выдержал Сыма Лян. — Я в жизни перевидал женщин во сколько, и ты хочешь меня провести? Да если бы я хотел жениться, неужели имело бы значение, девственница ты или нет?

От пронзительного вопля Ша Цзаохуа его бросило в холодный пот. Она возопила так, что внутри у него всё перевернулось, а от синего блеска в её глазах перехватило дыхание, как от ядовитого газа. Он инстинктивно рванулся к ней. Но она подалась телом назад, и перед ним мелькнули лишь её красные пятки.

— Видишь, дядюшка, к чему это привело? — вздохнул Сыма Лян. — Если прыгну из этого окна, точно буду недостоин имени сына Сыма Ку. И если не прыгну — тоже. Как быть, скажи.

Я стоял не в силах вымолвить ни слова.

Сыма Лян схватил цветастый зонтик от солнца, оставленный в номере кем-то из женщин:

— Дядюшка, позаботься обо мне, коль помру. А не помру — значит, жить мне вечно.

Он раскрыл зонтик и со словами: «Эх-ма, была не была» — сиганул вниз и стал стремительно падать, как созревший плод с листком.

С помутившимся от страха взором я высунулся наполовину из окна и закричал:

— Сыма Лян!.. Малян…

Но Сыма Ляну было не до меня. Он падал, вцепившись в зонтик, и от этого зрелища просто дух захватывало. Внизу, задрав головы, за ним следили случайные прохожие. В небе было полно голубей, и они роняли помёт прямо в разинутые рты. Тело бедняги Ша Цзаохуа распласталось на бетоне трупиком маленькой собачонки. Сыма Лян упал на раскидистую крону платана, зонтик, словно большой цветок, скользнул по веткам, и Сыма Лян приземлился на аккуратно подстриженные, как усы Сталина, вечнозелёные кусты — они разошлись в стороны брызгами зелёного ила. Толпа зевак с криками ринулась к нему. Сыма Лян выбрался из кустов как ни в чём не бывало, отряхнулся, похлопав себя по заду, задрал голову вверх и помахал рукой. Лицо у него напоминало цветной витраж в церкви, когда мы ходили туда детьми.

— Малян!.. — сдавленно крикнул я.

Сыма Лян пробрался через толпу к главному входу, подозвал такси и нырнул в него. За ним неуклюже устремился бой в красном. Такси обдало всех чёрным выхлопом и, ловко маневрируя, влилось в поток машин на главной улице.

Я выпрямился и глубоко вздохнул, словно пробудившись от долгого сна. Внизу, залитые солнечным светом, раскинулись необозримые торговые ряды Даланя — хмельные, разомлевшие, наполняющие надеждой и расставляющие ловушки лабиринты магазинов и лавок. На краю города ярко отливала золотом матушкина семиярусная пагода.

— Отведи меня в церковь, сынок, — слабым голосом проговорила матушка. Она уже еле видела, да и то лишь левым глазом. — В последний раз…

Взвалив её на спину, я целых пять часов тащился, петляя по закоулкам, пока за общежитием труппы маоцян, где земля покраснела от выбросов с фабрики химических красителей, не нашёл недавно отстроенную заново церковь.