Большая игра

— О, колбаска… Иди, Ваня, попробуй, не все ж тебе олениной питаться. Это все для меня, кстати, специально коптят. Такого в магазине не купишь. Рома, извини, нету. Будем пить самогон. Тоже, так сказать, ручной работы изделие. На кедровых шишках настоян. — Рудин разлил коричневатую жидкость в привезенные бокалы. — Ну что, друг, за встречу! — Бокалы радостно звякнули.

Редко, почти никогда, услышишь звон богемского хрусталя в бескрайней тундре. Словно зазвенели колокольчики на пасущихся вдалеке оленях. Но где вы видели в тундре оленя с колокольчиком, если только он не участвует в гонках ко Дню оленевода и не был наряжен хозяином в силу его смутных представлений о красоте? Но в тот день хрустальные колокольчики все звенели и звенели. И их беззаботный звон летел над зеленой травой, долетал до реки и растворялся в нестихающих потоках ветра, дующего над тундрой изо дня в день и колышущего высокую траву, словно морские волны, набегающие на берег. Хотя так, конечно, мог подумать лишь тот, кто не видел моря настоящего…

Вертолет Рудина приземлился на площадке «Севернефти», когда уже давно наступила ночь. Во всяком случае, часы указывали именно на это, в то время как летнее северное солнце упрямо катилось над горизонтом, не желая покидать небосвод. У машин стояло все частично обновленное руководство «Севернефти». Новый директор, перекрикивая шум еще не остановившихся винтов, поспешил узнать:

— Ну как, Иван Андреевич, все получилось? С Сэротэтто вопрос закрыт?

С трудом держащийся на ногах Рудин, которого поддерживал за руку один из охранников, орать в ответ не захотел. Лишь усевшись на заднее сиденье автомобиля, перед тем как крепко заснуть, он ответил:

— С Сэротэтто вопрос закрыт. Сэротэтто не трогать, землю их тоже не трогать. А иначе… иначе сами оленей пасти будете.

— Как же быть тогда? — изумился директор. — Иван Андреевич, что ж делать-то?

Но Иван Андреевич не ответил ему. Иван Андреевич уже спал. Ему снилась Африка.

Восьмидесятые годы прошлого столетия, где-то в Африке

Небольшая колонна из трех уазиков быстро двигалась по накатанной колее, поднимая вокруг себя облака серой пыли. В каждой машине сидело по четыре человека в камуфляжной форме песчаного цвета, трое из которых сжимали в руках оружие. Относительно комфортно себя чувствовали лишь пассажиры первой машины, хотя и их нещадно трясло на всех неровностях разбитой грунтовки. Но они хотя бы дышали воздухом — раскаленным воздухом Анголы, особенно жарким в этот последний предзакатный час. Люди же, находившиеся в двух следующих машинах конвоя, были лишены и этой возможности. Они глотали пыль, попадавшую в нос и рот даже сквозь повязанные на лицо платки. Водители второй и третьей машины, судорожно вцепившись в рули своих внедорожников, повторяли все движения головной машины. Конечно, можно было бы немного поотстать и ехать стало бы легче, но ненадолго. Все дело в том, что дорога, проложенная по северной окраине пустыни Намиб, там, где она переходила в сухие степи, покрытые редким кустарником, была заминирована и ехать следовало строго за проводником. Война в Анголе, казалось, была всегда и будет вечной. Эта война — все против всех, где было абсолютно непонятно, чем же различаются позиции враждующих сторон, но было очевидно только то, что ненавидят они друг друга искренне, возможно уже рождаясь с этой ненавистью. Похоже, что так оно и было на самом деле. Ведь уже выросло целое поколение, которое даже и не застало мирной жизни, когда не слышны каждый день выстрелы, когда не хоронят убитых. Когда не надо ложиться спать в обнимку с автоматом Калашникова.

Сидевший на заднем сиденье третьей машины Рудин очень устал. Пот, стекавший по его лицу, давно превратился в липкую кашу от налетевшей пыли, глаза слезились, и ему уже казалось, что скоро он потеряет сознание от невыносимой жары и дикой тряски. Он почти не услышал автоматную очередь и не видел, как первый автомобиль колонны вильнул и врезался в засохшее дерево на повороте, а второй, пытаясь уйти от столкновения, резко свернул и завалился на бок. Водитель третьей машины, поняв, что они попали под обстрел, на полном ходу загнал УАЗ в заросли кустарника, росшего вдоль дороги, проскочил их, но увяз в песке.

— Vamos![1] — выкрикнул водитель, хватая автомат, и выпрыгнул из машины. Сидевшим с ним трем военным специалистам перевод не потребовался. Португальским они владели, но и без слов все было ясно — надо бежать. Хотя бежать было некуда. Пустыня здесь уже превратилась в саванну с выжженной солнцем травой, периодически встречающимися зарослями невысоких кустарников и редкорастущими, непонятно как выживающими в здешних условиях деревьями. Укрыться было почти негде. Все четверо залегли за засевшей в песок машиной. Автоматы были только у двоих — у местного водителя и сопровождающего группу молодого сержанта роты охраны Вани Сэротэтто. У Рудина и ехавшего с ним вместе другого военного советника, Олега Михайловского, было с собой по «стечкину».