Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Важно обратить внимание на систему представлений того или иного вице-короля, поскольку их оценки развития событий на Среднем Востоке и в регионах Внутренней Азии нередко отличались от официальных заявлений Уайтхолла. Достаточно сказать, что британские дипломатические миссии и агентства в Тегеране и эмиратах Персидского залива патронировались не Лондоном, а Калькуттой. Кроме того, решение практически всех вопросов текущей политики Великобритании в Центральной Азии осуществлялось Уайтхоллом при согласовании с вице-королями и их администрацией. Показательно, что оценки последними Российской империи были далеки от позитивных. Как образно писал, например, один из вице-королей, лорд Райпон, управлявший Индией с 1880 по 1884 г., Россия — это «великая, беспощадная, закрытая держава, которая нависла над Европой и Азией, и о которой ни один человек не знает наверняка, сильна она или слаба, уготована ли ее населению как новой расе великая роль в мировой истории, или ее подданные, по образному сравнению Дидро, «сгнили изнутри прежде, чем созрели»; а еще этот мрачный, молчаливый российский царь, ненавистник свободы, враг любого народа, стремящегося сбросить оковы угнетения, защитник Австрии, клонящейся к упадку, чей образ напоминает описания древнееврейскими пророками вавилонских владык, готовых шаг за шагом поглотить Иерусалим»[162].

Стереотипы восприятия Российского государства властной элитой Британской империи сочетались с использованием при ее характеристике антонимов таких понятий, как свобода, демократия и прогресс. Помимо того, абсолютное большинство высокопоставленных колониальных чиновников смотрели на политическое развитие Центральной и Восточной Азии с европоцентристских позиций. Они были уверены, что всемерное ослабление влияния России и возведение вокруг нее «санитарного кордона» из буферных или дружественных Британии государств способно остановить продвижение русских по всем азимутам, что в свою очередь открыло бы для «угнетенных царизмом» народов демократическую перспективу. Проникнутые страхом перед ужасным «русским медведем», образ которого доминировал в системе их представлений, недоброжелатели России на Британских островах настойчиво требовали осуществления Англией своего исторического предназначения в Азии, с одной стороны, и обуздания мессианских устремлений России на Востоке, — с другой.

В реальности деятельность чиновников на местах иногда превосходила их компетенцию и объем функций, которые они были уполномочены выполнять в отдаленных азиатских странах, тогда как их амбиции основывались на симпатиях викторианцев к волевым личностям, преисполненным чувством долга и приверженным высоким моральным обязательствам. Чтобы составить представление об этой группе участников Большой Игры, достаточно, например, прочитать историю жизни некоего Джона Никольсона, рассказанную английским историком Ч. Алленом. Этот Никольсон находился на службе Ост-Индской компании с 1839 г. вплоть до мятежа сипаев, когда он был убит восставшими туземными солдатами. «Не будучи «командным игроком», — пишет Аллен, — Никольсон представлял собой интегральный элемент небольшого сообщества полувоенных — полуадминистраторов, или, по моей терминологии, — господ офицеров (Soldier Sahibs), усилиями которых и было сформировано то, что называют в современном Пакистане Северо–3ападной пограничной провинцией…»[163].

Молодые субалтерны, подобные Никольсону, выступали в качестве важных связующих звеньев между центрами разработки решений и регионами их непосредственного исполнения, специфика которых в условиях быстро менявшейся ситуации накладывала дополнительный отпечаток на деятельность «рядовых» участников Игры. При этом большинство из них обычно не получало достаточного финансирования, четкого руководства и координации действий, а также адекватного картографического обеспечения, особенно в ее начальный период. Гораций Рамбольд, временный поверенный Соединенного Королевства в Санкт-Петербурге, нарисовал портрет таких «игроков» в письме к министру иностранных дел лорду Кларендону от 19 мая 1864 г.: «На местах служит множество 'беспокойных душ' (unquiet spirits), некоторые из них проникнуты честолюбивым стремлением отличиться за счет выдающихся достижений, тогда как другие представляют собой искателей приключений или людей с неудавшейся карьерой и испорченной репутацией, которые были отправлены в эти отдаленные регионы в качестве наказания»[164].