Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Однако, как уже отмечалось выше, вклад таких колониальных офицеров — разведчиков и администраторов, как А. Конолли, Г. Роулинсон, А. Бернс, Н. Илайэс, Ф. Янгхазбенд и многих их коллег, в изучение, описание и топографическую съемку «ничейных» областей Евразии достоин восхищения. Показательно, что, как верно заметил один историк, «никто из британских офицеров, участвовавших в Большой Игре, не желал именоваться «шпионом» и предпочитал описывать свою деятельность как осуществление рискованных экспедиций с целью расширения географических представлений о мире»[165].

Возвращаясь к российским реалиям, подчеркнем, что, с нашей точки зрения, не будет ошибкой поместить канцлера А.М. Горчакова и военного министра Д.А. Милютина в список ключевых «игроков», поскольку именно этим двум государственным деятелям принадлежит пальма первенства в формулировании основных принципов внешней и военной политики России на протяжении второй половины XIX в. Однако при этом стоит обратить внимание на замечание канадского ученого Д. Макензи, автора нескольких детальных исследований по истории государственного аппарата императорской России, о том, что «соображения власти и престижа играли для них (министров. — Е.С.) даже большую роль в стремлении к внешней экспансии», чем какие-либо экономические, культурные или религиозные мотивы[166]. И все-таки, несмотря на постоянное бюрократическое соперничество между двумя ведущими структурами, обеспечивавшими разработку и проведение внешнеполитического курса России на Востоке — Азиатским департаментом МИД и Азиатской частью Главного штаба, их сотрудничество имело результатом максимальное расширение территории Российской империи к концу XIX в., если оставить за скобками продажу Аляски Соединенным Штатам в 1867 г.

По модели, близкой к британской, российские цари назначали в регионы империи губернаторов или генерал-губернаторов, чтобы ослабить зависимость суверена от министров на региональном уровне, обеспечив монарху канал непосредственной связи с административными органами на местах. Другим побудительным мотивом для царского правительства по сохранению сложившейся вертикали власти выступало стремление контролировать провинциальные элиты с помощью генерал-губернаторов, чьи прерогативы распространялись не только на военную, но и на гражданскую сферу[167].

Разумеется, участники Большой Игры со стороны России обладали многими качествами, которые сближали их с британскими «игроками» как в центре, так и на местах. М. Эдвардес сравнил политическую наивность, недостаточное знание топографии, часто неоправданный энтузиазм и личные амбиции русских с аналогичными чертами характера английских исследователей в Центральной и Восточной Азии[168]. Среди россиян, которые внесли свою лепту в изучение «затерянных азиатских миров» выделяются имена Николая Пржевальского, Бронислава Громбчевского, Николая Нотовича, Петра Козлова, Андрея Снесарева и других, то есть тех российских первопроходцев, которые пересекали просторы Евразии в поисках новых военных и торговых маршрутов, неизвестных горных перевалов и проходов, трудно доступных городов и укрепленных форпостов, вызывая отчетами о своих поездках неподдельное изумление у коронованных особ, специалистов и обывателей. Автор убежден, что к когорте непосредственных участников Большой Игры следует отнести таких военных администраторов, бывших нередко офицерами Генерального штаба, как Василий Перовский, Константин Кауфман, Дмитрий Романовский, Михаил Черняев, Михаил Скобелев, Михаил Ионов, Карл Маннергейм, список можно продолжать, действовавших подчас не только за рамками инструкций официального Петербурга, но даже и вопреки им[169].