Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Бывший посланник в Тегеране, а затем Омский генерал-губернатор А.И. Дюгамель, а также географ и путешественник П.А. Чихачев были первыми русскими офицерами, которые независимо друг от друга попытались обосновать планы атаки на Индию в 1854 г., сопроводив свои рапорты Николаю I топографическими картами и схемами маршрутов выдвижения войск. Оба составителя считали как Персию, так и Афганистан важнейшими плацдармами для проведения указанной военной кампании. Однако в то время как Дюгамель полагал возможным ее осуществление в течение трех-четырех месяцев при условии благожелательного отношения афганцев, Чихачев намечал две последовательные стадии операции: захват Герата отрядом в 15 тыс. штыков и сабель с последующим продвижением войск, усиленных еще 15 тыс. пехоты и кавалерии, через Кандагар в направлении Лахора[247].

Но это было только начало того потока рапортов, записок и предложений, который «затопил» Главный штаб на протяжении Крымской войны. В 1856 г. еще четыре генерала, занимавших ответственные должности, представили свои соображения в военное министерство и МИД. Так, герой обороны Севастополя генерал-лейтенант С.А. Хрулев, состоявший в распоряжении командующего Кавказским корпусом, подготовил один из самых детальных проектов. Он также сфокусировал внимание на проблеме прохождения армии вторжения через Афганистан. Ниже проект Хрулева будет подвергнут более глубокому анализу в связи с общей стратегией России на индийском направлении[248].

Другим примером указанных инициатив стала записка известного военного геодезиста генерал-лейтенанта И.Ф. Бларамберга, который был причастен к разработке плана захвата персидской армией Герата в ходе афгано-персидско-британской войны 1856–1857 гг. Бларамберг утверждал, что Россия имеет-де некое моральное обязательство перед Европой способствовать прогрессивному развитию Азии. «Покорение Индии — химера, не заслуживающая рассмотрения, — писал генерал, — но Россия обладает всеми средствами потрясти власть Великобритании там». Характерно, что он опять-таки обращал внимание на два взаимосвязанных условия общего успеха предприятия: содействие русским войскам со стороны населения и властей Персии, а также их поддержка афганскими племенами, которые, по мнению царя и его окружения, относились с ненавистью к англичанам после трагических событий 1839–1842 гг.[249]

В 1857 г. кавказский наместник генерал от инфантерии князь А.И. Барятинский и генерал-квартирмейстер Главного штаба генерал-лейтенант В.К. Дивен в соавторстве с начальником Кавказского отделения Генерального штаба генерал-майором А.А. Неверовским также подали меморандумы на высочайшее имя. Несмотря на близость исходных посылок, взгляды авторов на практическую возможность ведения войны против Британской Индии имели различия. Если Барятинский рекомендовал императору осуществить серию превентивных мер для противодействия попыткам британцев закрепиться на южном и юго-восточном побережье Каспия, примыкавшем к Закавказью, то Дивен и Неверовский соглашались в том, что для подчинения Индостана России необходимо будет привлечь колоссальные материальные и людские ресурсы. Они были убеждены, что «завоевание Индии потребует таких средств, какими Россия располагать не в состоянии, а некоторых даже совершенно не имеет, но если бы и могла, то счастливый исход предприятия возбудит зависть других держав и породит европейскую борьбу, последствия которой нельзя исчислить»[250].

Любопытно, что отношение к этим запискам Александра II и А.М. Горчакова также отличалось. Если император в целом одобрял шаги, которые предлагал осуществить князь Барятинский, то его министр иностранных дел испытывал гораздо меньше энтузиазма по поводу инициатив кавказского наместника, предпочитая занимать промежуточную позицию между сторонниками наступательной и оборонительной политики[251].