Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

В свою очередь военный министр генерал от инфантерии Н.О. Сухозанет предложил довольно объективную оценку фактора Индии в докладе царю, датированном мартом 1857 г. (пометка последнего на полях: «Совершенно] согл.[асен]».): «Опасения, внушенные возрастающим могуществом Великобритании в Средней Азии, были выражены с давнего времени и подали повод ко множеству проектов, поданных как русскими, так и иностранцами, сущность коих состоит в том, что это могущество может быть легко ниспровергнуто походом русской армии или корпуса в Индию. По отзыву многих путешественников, одно появление русского штыка на берегах Инда или даже в Герате должно произвести общее восстание в населении индобританских владений, ненавидящем своих притеснителей, и разрушить шаткое создание лондонской политики. Но, по убеждению многих, отзывы эти весьма поверхностны, преувеличены, односторонни или пристрастны. Конечно, во всей Азии заметна большая ненависть к англичанам, но в Индии еще заметнее глубокое убеждение в силе Великобритании, в непобедимости ее флотов, в превосходстве ее коварной, но искусной и непоколебимой политики. Владычество, которое удерживает более 100 млн. подданных в повиновении армией, сформированной из туземцев, при небольшой помощи английских войск, нельзя назвать шатким, и такое положение доказывает, что великобританское правительство успело связать интересы многих самых влиятельных классов населения со своими интересами»[252].

В этой связи стоит задаться вопросом об истинном восприятии России жителями Индостана к началу Большой Игры.

Как представляется, большинство населения полуострова, за исключением правителей и крупных землевладельцев, вообще не принимали в расчет какую-либо вероятность русского вторжения до Крымской войны. По словам индийского историка, «несколько местных газет, которые издавались с большими финансовыми и техническими трудностями, не обращали никакого внимания на политику»[253]. Однако Великое восстание сипаев 1857–1858 гг. положило начало процессу трансформации менталитета практически всех слоев кастового, мультиэтнического и поликонфессионального общества Раджа. Очевидно, часть лидеров зарождавшегося национально-освободительного движения впервые пришли к мысли о том, что коалиция азиатских стран под эгидой России способна оказать им поддержку в борьбе за независимую Индию, предложив альтернативу тому варианту модернизации, который англичане стремились навязать ее жителям[254].

Выступление сипаев — регулярных солдат и младших командиров, набранных из коренных народов Индостана служить по контракту в колониальной армии, рассматривается многими современными индийскими историками как первая народная война за освобождение от британского владычества. И хотя англичане после кровавого подавления восстания были вынуждены провести реформы в системе управления бывшей империей Великих Моголов, некоторые махараджи обратили свой взор в сторону далекой северной державы. Они начали отправлять секретные «посольства» к Белому Царю в поисках финансовой и моральной поддержки, обещая ему признать сюзеренитет России. Миссии принца Рао Раджа Тула Сингха, правителя Марвара, в 1858–1860 гг. обозначили указанную тенденцию, которая, как будет показано ниже, имела продолжение вплоть до середины 1880-х гг.[255]

Исследователи, специально занимавшиеся этим вопросом, пришли к выводу, что царский МИД склонялся к довольно осторожной оценке предложений, с которыми обращались к нему индийские князья, хотя военные администраторы «на местах» не прекращали контакты с некоторыми правителями и племенными вождями, особенно в приграничной полосе, на протяжении десятилетий. С другой стороны, все намерения британской прессы отыскать какие-либо следы подстрекательства русскими сипаев к восстанию оказались тщетными. Анализ служебной переписки и свидетельств очевидцев событий показывает, что первые секретные эмиссары были направлены штабом Туркестанского военного округа в Индию только после завоевания царскими властями ханств Центральной Азии к середине 1870-х гг.[256]

Восстание сипаев сместило фокус внимания англичан с проблемы безопасности северо–3ападной пограничной зоны на вопросы консолидации власти во внутренних областях Индостана. Оно вызвало настоящий шок как у правящих кругов Великобритании, так и в среде колониальной администрации Индии, часть представителей которой испытывала скептицизм относительно перспектив сохранения британского владычества. «Эти опасения правительства и военных властей Индии в значительной степени способствовали ослаблению восприятия ее полезности как стратегического актива, если бы так обстояло дело», — пишет современный английский историк[257]. «Чем Крым стал для России, — отмечают К. Мейер и Ш. Брайсек, — тем Великое восстание стало для Британской Индии: таким же ударом по самодовольному старому порядку»[258]. Используя образное сравнение еще одного исследователя, «что-то кислое (sour) вошло в империю»[259].