Большая игра

— У нас в деревне все мальчишки в тринадцать выходят на охоту одни. Каждый проводит в лесу целую ночь и день, а животное, которое удастся подстрелить, должно всем показать, чего стоит охотник и каким он станет мужчиной. — Я вспомнил напутствие Хамары перед началом моего испытания. Он сомневался, что я вообще что-то поймаю.

— Так ты это имел в виду, когда говорил о трофее, да? — президент перевел взгляд с фото на меня. — И что сказали про твоего отца, когда он принес голову медведя?

— Что он сильный и смелый.

— А сегодня, значит, ты вышел на охоту, так?

— Да, завтра мне исполнится тринадцать, и меня признают взрослым. Знаете, как Хамара сказал? «В лес он уходит ребенком, а вернется настоящим мужчиной».

— Кто такой Хамара?

— Наш старейшина.

Президент понимающе покачал головой. Теперь он узнал, почему я оказался один в лесу.

— Прости, я тебе всю охоту испортил.

— Мама всегда говорила, что мое животное — олень. Его может поймать только быстрый, сообразительный и… этот, незо, неса… — английское слово так и вертелось у меня на языке, но я никак не мог его вспомнить.

— Может, независимый?

— Оно!

— Знаешь, ты эти качества сегодня уже проявил.

Он посмотрел на лук и, кивнув на него, спросил:

— А у него какая роль?

— Из него я должен подстрелить свою добычу. Это традиционный лук, ему больше ста лет.

— Не верю, он таким старым не выглядит.

— Просто за ним хорошо следят.

— Никто бы не узнал, если бы ты взял с собой другой лук, поменьше.

— Я бы знал.

— Конечно. Ты очень честный мальчик, Оскари, это хорошее качество. И ты сильнее, чем думаешь.

Он протянул мне фото папы со словами:

— Ты совсем как он.

— Мы с отцом — мы из одной древесины вырублены, — проговорил я, пряча фото. — Все думают, что я плохой охотник, и только папа в меня верит. Когда Хамара дал мне лук, а я не смог натянуть тетиву, то ребята стали надо мной смеяться. В ту секунду я решил, что во что бы то ни стало оправдаю папины надежды. Когда меня завтра придется искать, папе будет очень стыдно.

— Ты должен понимать, это непредвиденная ситуация.

— Какая разница! У нас в Финляндии размазни не в почете, — я оторвал зубами кусок колбаски. — Все должны знать, что ты сильный.

— Погоди. Ты спас нас от преступников и привел в укрытие. Замел все следы, разжег костер, накормил. Я всем об этом расскажу. — Президент наклонился вперед и покрутил колбаску над костром.

— И вообще, не обязательно быть сильным. Главное — им выглядеть. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. — Пламя костра отразилось в его глазах. — Я читаю книги из серии «Для чайников» и наедаюсь печеньем. Моррис смеется, что я не могу жалких десять раз отжаться. — Он посмотрел себе под ноги, и я понял, что он думает о трупах охранников, которые мы нашли.

— Хочешь, расскажу одну историю? — продолжил он. — За пару минут до начала моего последнего обращения к Конгрессу мне чертовски захотелось в туалет. Я рванул в уборную, ну, и поторопился, знаешь, облегчиться. В общем, обрызгал сверху все брюки.

Я забился в истерике уже от одной мысли о том, что президент США мог замочить свои штаны.

— Так и было. — Он закатил глаза. — Со всеми ведь случается. Но мне-то надо было через минуту взойти на сцену палаты представителей. А там очень много важных людей сидело. Представляешь, каково это, предстать перед всей Америкой с позорным пятном на брюках?

— Очуметь!

— Посмотри как-нибудь запись этого выступления, — предложил президент. — Я там прижимаю папку к брюкам, чтобы скрыть место аварии. А главное, заметь, как безукоризненно я произношу речь: голос не дрожит, я улыбаюсь, удерживаю внимание слушающих. А вот внутри весь дрожу от ужаса, что останусь в истории США «описавшимся президентом». Внешне же остаюсь непоколебим, как скала.

— И чем все закончилось?

— Никто ничего не заметил. Теперь это просто история, о которой во всем мире знают только двое — я и ты.

— Вот это да!

— Ты ведь никому не расскажешь?

— Только если вы сохраните в секрете, что я упустил зайца.

— По рукам.

Мы застегнули рты на воображаемые молнии, заперли их на замок и отправили невидимые ключи в костер, а потом от всей души расхохотались. Но после того как смех стих, президент не проронил ни слова. Мы молча доели колбаски и облизали пальцы. Легкий ветер подергивал пламя, и тишину нарушал только треск костра. Мы сидели у огня, погруженные каждый в свои мысли. Когда поднялся ветер и в холодном воздухе закружили снежинки, президент прервал молчание.

— Это снег? — удивился он. — Весной?

— Мы высоко в горах, — объяснил я. — На севере. Снег здесь может пойти в любое время года.

— Да, у вас тут и вправду выживает сильнейший.

Я улыбнулся:

— Ваш костюм, наверное, уже высох.

— Точно. — Он проверил свои вещи, сказал, что они только местами влажные, и, одевшись, уселся на прежнее место. На лацкане его пиджака блеснул значок, и я разглядел на нем красные и синие полоски американского флага.

Президент закусил нижнюю губу и, проведя рукой по гладкой голове, серьезно сказал:

— Оскари, ты меня спрашивал про власть. С тех пор как она у меня в руках, я все время сомневаюсь, могу ли я теперь доверять людям.