Мунк-Петерсен, в частности, пишет, проводя аналогии с современной операцией США против Саддама Хуссейна: «Нападение на Копенгаген в значительной степени забыто сейчас и даже умалчивается англичанами. Я думаю, очень важно опять начать его рассмотрение. Это событие имеет определенную значимость и сегодня и имеет определенные параллели с нынешней войной в Ираке, когда упреждающий удар был основан на шатких построениях воспаленного интеллекта и большой доверчивости политиков военным».
Собственно, так и произошло. Генерал Дэникэн пишет министру иностранных дел Британии Каннингу в мае, что военноморской флот Франции планирует высадку в Ирландии — с участием датского, голландского и собственно французского флотов.
Первым шагом, согласно планам императора, французы выходят из Бреста и производят высадку в Южной Ирландии. А в сентябре должен выйти в море датский флот, который обогнет Шотландию и высадится в районе Ольстера. В июне все британское адмиралтейство было взбудоражено этой новостью, а в июле разрабатывается план нападения на датский флот в Копенгагене.
Но, как это обычно бывает, у Наполеона, игра была многоходовой. Понятно, что, распуская эти слухи и проводя операцию по дезинформации, он отвлекал противника от реальных своих планов; создавал напряженность между Данией и Англией, а также… и вот тут самое интересное и уже касающееся России: при встрече в Тильзите император озвучивает Александру I эти планы, тем самым успокаивая русских и показывая, что его экспансия на восток закончена. А русские эти планы доносят до шведов и англичан.
И теперь у Британии просто не осталось выбора — она попала в классический гамбит: Наполеон сознательно пожертвовал датским флотом и столицей, чтобы накрепко привязать к себе Данию и Россию. 21 июля 1807 года Наполеон предлагает России, Швеции и Дании создать морскую лигу, направленную против Англии. Естественно, шведы и русские не согласились, но их согласие уже мало значило. Перед британским адмиралтейством внезапно открылся целый ящик Пандоры, наполненный страхами, подозрениями, ненавистью и желанием расправиться со своими противниками по частям, чтобы не получить в противники коалицию стран.
Надо сказать, что на 1798 год (после захвата французами Голландии) датский торговый флот был вторым флотом в Европе, имея 3344 крупных торговых судна. Начались массовые захваты датских купеческих кораблей. Дальше — больше. 16 августа 1807 года к Копенгагену подошла эскадра Джеймса Гамбье (17 линейных кораблей, а также четыре фрегата и 17 малых судов, включая сюда бомбардирские корабли, шлюпы и т. д.) с десантом в 25 тысяч человек. Англичане потребовали заключить с ними союз и отдать Англии все военные корабли, обещая сохранить их и вернуть после войны. Датчане, может быть, и пошли бы на эти условия, но оказались между молотом и наковальней: Наполеон объявил, что если Копенгаген сможет договориться с Лондоном, то Париж начнет вторжение, и подтянул корпус Бернадота к Гольштейну. 26 августа британцы высадились у датской столицы, и с 2 по 5 сентября произвели бомбардировки Копенгагена с моря и с суши, в том числе ракетами Конгрева, которые устроили пожары целых кварталов. В результате сгорело около 1000 зданий, погибло 195 мирных жителей, было ранено 768 человек. 7 сентября Дания капитулировала, Британии был передан весь датский флот — 18 линейных кораблей, 11 фрегатов, 14 малых кораблей, 26 канонерских лодок. Кроме того, пять ветхих кораблей и два фрегата англичане сожгли в гавани. 21 октября Роял Неви покинул рейд Копенгагена и направился к своим берегам. Передовица «Таймс» вышла с рассказом о копенгагенских событиях как об «обычном акте самосохранения».
После рейда на Копенгаген Гамбье предлагал проделать такой же рейд на Кронштадт, но эта акция была отклонена британским правительством. Министр иностранных дел Англии Джордж Каннинг писал: «Мы, конечно, могли бы проделать подобное и с Россией, что, безусловно, унизило бы ее в глазах Европы… Но мы воздержимся от подобной акции с учетом определенных надежд на изменение российской политики в будущем. Хотя эти надежды и могут оказаться тщетными».
В то же самое время Гамбье писал Каннингу: «Да, после Копенгагена нас ненавидит вся Европа, но мы излечим эту ненависть страхом».