Большая искра

Вторая серия. Опять начинают вызывать из строя. Опять с прибавлением званий. В основном звучат офицерские звания. Опять формируется новый строй. Около сотни человек в новом строю. Эти не столь счастливы. К ним у НКВД есть предъявы. Был командиром, попал в плен, обстоятельства мутные, но ничего конкретного на тебя нет – прямая дорога тебе в отдельный стрелковый штурмовой батальон[240]. Рядовым. На пару месяцев. Потом вернут прежнюю должность и отправят в обычную часть.

Третья серия. Начальник лагеря выкрикивает фамилии. Только фамилии. Из строя выходят люди. На этот раз их отличает большое разнообразие формы одежды. Есть советская форма, есть немецкая, есть польская и чешская[241], есть форма армий бывших буржуазных прибалтийских республик, есть просто гражданские пальто и полушубки.

Назвали и его фамилию. Вышел. В строю ещё человек пятьдесят. Бедолаги. Что с ними будет? Неизвестно. Первый раз в лагере такое мероприятие. Логика подсказывает, что в строю стоят те, на кого следователи НКВД смогли накопать что-то серьёзное. И что теперь? Расстрел? Суд? Нет. Какой сейчас суд? Военный трибунал. Строем на заседание трибунала и потом строем же к расстрельной стенке? Не хочу. За что? Возмущаться бессмысленно. Строй уводят к воротам лагеря. Сзади раздаётся монотонный голос начальника лагеря, начавшего наконец развод на работы.

Подошли к воротам лагеря. У ворот уже стоит конвой. Десяток бойцов с автоматами. Четыре глухо рычащих овчарки. Дежурный по лагерю начинает процедуру передачи, наверное, уже арестованных или подследственных или хрен поймёшь кого, конвою. Команда «Сесть». Люди в строю неловко усаживаются на корточки. «Голову вниз! Смотреть в землю!» и тише, сквозь зубы, тянется «Суукии».

Дежурный выкрикивает фамилии и передаёт начальнику конвоя папку с делом на вызванного арестанта. Арестант встаёт, называет полностью фамилию, имя, отчество и дату рождения. Начальник конвоя сличает личность с фотографией в деле. После чего арестант, подгоняемый собачьим рыком, перебегает несколько метров и опять садится на корточки в группе уже переданных конвою. Передача идёт медленно. Одна-две минуты на арестанта. Вроде бы быстро. Но на передачу пятидесяти – больше часа. Ноги затекли. Кое-кто из арестантов время от времени не выдерживает и заваливается на бок, вызывая истерический лай собак и недовольство конвоиров. Наконец передача закончена. Начальник конвоя пакует папки с делами в картофельный мешок, ставит несколько подписей в документах, протянутых ему дежурным по лагерю, и следует долгожданная команда – «Встать!».

Краткий инструктаж. «Беспрекословно выполнять все команды конвоя. Смотреть под ноги. По сторонам не глазеть. Руки держать за спиной. При неповиновении командам конвоя, или, не дай бог, при попытке побега, или нападения на конвой – оружие конвоем будет применено без предупреждения. Вперёд, шагом марш. Головы опустить. Опустить головы, суки, я сказал!»

В течение часа колонна арестантов уныло бредёт по городу. Товарная станция. Подъездные пути забиты различными эшелонами. Но разглядеть их не получается. «Голову вниз, я сказал!» Одиноко стоящий «Столыпин»[242]. Пеший конвой передаёт арестантов вагонному конвою. Повторяется процедура, что была час назад у ворот лагеря. Только после того, как тебя выкликнули и ты представился, тебя сразу загоняют в вагон. Гремят железные двери в отсеках для арестантов, орут конвоиры, заливаются лаем овчарки, арестанты, спотыкаясь, бегут по коридору, чтобы побыстрее занять место на нарах.

Весь их отряд запихнули в три купе-отсека. Арестанты устраиваются на новом месте, делят пространство в отсеках-камерах. Начинаются разборки на повышенных тонах. Начальник конвоя быстро всех успокаивает объявлением о том, что самая шумная камера в туалет пойдёт через сутки, а может, через двое. Арестантам запрещается обращаться к конвою. Между собой – разговор только шёпотом. Наступает тишина. Изредка шёпот и шуршание. Час. Два. Три. Ничего не происходит. Снаружи вагона начинается движение. Привели ещё один этап. Погрузка новых арестантов. Их больше. Человек семьдесят. Ими забивают оставшиеся четыре купе-камеры. Опять тишина. Кто-то не выдерживает. Просится у конвоя в туалет. Терпи. На остановках туалет не работает. Конвой наконец-то растопил печку-титан. Может, дадут кипятка. А жрать уже охота! Завтрак давно переварился. Кто-то невидимый из камер у входной двери вагона гремит вёдрами. Это со станционного пункта питания принесли обед. Конвой выдаёт арестантам по куску хлеба и по паре варёных картофелин. И по три луковицы на камеру. Кипяток дадут чуть позже.