Большая книга одесского юмора (сборник)

– Это другое дело, малыш. Он о них роман пишет. «Белеет парус одинокий» называется.

Бутуз:

– Ну, название симпатичное. Если бы все остальное ему тоже Лермонтов написал… Великое произведение бы получилось.

В проеме ворот появляется молодая девушка совсем уже ангельской, неземной красоты.

Багрицкий:

– О, еще одна муза. И опять, наверное, к Александру Сергеевичу.

Девушка, возмущенно:

– То есть как это «еще одна муза?» Я, собственно, только одна и есть. Настоящая.

Все обитатели двора наперебой:

– Тогда меня лучше посетите!

– Меня!..

– Нет, меня, пожалуйста!..

Олеша:

– Какие же вы все-таки писатели эгоисты. Только о себе и думаете. А я говорю: вначале пусть посетит поэта Багрицкого. Мы с ним в одной комнате проживаем. Так вот, пускай она к нему идет и всю эту ночь проведет в его поэтических объятиях. А я буду лежать рядом на соседней койке, и меня это будет сильно вдохновлять в моем творчестве.

Все:

– Каким образом?

Олеша:

– А таким, что я сейчас роман пишу. Называется «Зависть».

Муза:

– Нет, я лучше все-таки к Александру Сергеевичу.

Открывается дверь в уже знакомую нам комнату. Там веселье в самом разгаре. Шампанское льется рекой, цыгане, женщины. Какой-то танцующий медведь. Доносятся отрывки стихов: «Наполним бокалы, содвинем их разом». Дверь захлопывается.

Олеша:

– Ну это уже вообще возмутительно. Слыхали? «Наполним бокалы, наполним бокалы»… А у нас здесь ни у кого еще и маковой росинки с утра во рту не было.

Паустовский:

– Тут, кажется, у Котовского что-то оставалось, после вчерашнего пролетарского налета на буржуазию. Григорий Иванович, не поделитесь?

Котовский:

– Пожалуйста, Константин Георгиевич! – достает бутыль с остатками самогона, разливает в стаканы.

Бутуз с соской:

– Дяденьки, а дяденьки! Дайте попробовать.

Ему наливают, он выпивает.

Паустовский и Котовский спрашивают у малыша:

– Ну что, понравилось?

Карапуз, облизываясь:

– Нормально, Григорий! Отлично, Константин!

Инбер (кричит кому-то в глубину двора):

– Мадам Жванецкая! Заберите ребенка, а то его здесь научат черт-те чему!

Между тем наступает ночь. Обитатели галереи знаменитостей расходятся по своим комнатам. Гости Александра Сергеевича веселой гурьбой покидают его жилище. После чего поэт выходит на балкон уже с другой стороны дома. На перилах балкона, строго поглядывая на поэта, сидит его Муза.

– Да-да… – виновато говорит Пушкин. – Ты права… конечно… опять загулял. Но ничего… сейчас я попробую, сейчас… – и, втягивая африканскими ноздрями доносящийся со стороны моря аромат этого невероятного города, начинает нашептывать: – Уж полночь… Тихо спит Одесса. И бездыханна и тепла немая ночь. Луна взошла, прозрачно-легкая завеса объемлет небо. Все молчит; лишь море Черное шумит… Итак, я жил тогда в Одессе.

Золотое дитя Быль

Однажды на площади возле морвокзала я стал свидетелем такого разговора. Пожилой одессит показывал молодым ребятам, парню и девушке, одесские достопримечательности.

– А это – наша новая гордость, – произнес одессит. – Скульптура называется «Золотое дитя». Скульптор Неизвестный.

– Почему? – заинтересовалась девушка.

– В смысле?

– Ну почему он неизвестный? Работа, по-моему, интересная. Мне, например, было бы любопытно узнать фамилию автора. Жаль, что он так и остался неизвестным!..

И они пошли дальше.

«Интересно, что творится у нее в голове? – подумал я. – То есть она представляет себе, что какой-то никому не известный человек пробрался на эту площадь под покровом ночи, имея при себе под плащом несколько тонн бронзы, установил скульптуру и растаял в предрассветном тумане, сохранив полное инкогнито».

Вот у меня бы спросили, как возникла эта скульптура. Я бы мог кое-что поведать, так как, можно сказать, стоял у истоков…

А было так. Весенним днем какого-то девяносто затертого года прошлого века мы втроем, то есть великий скульптор Эрнст Неизвестный, а также мой приятель, бывший одессит, большой поклонник прекрасного и не меньший авантюрист Игорь Метелицын и я сидели в нью-йоркской мастерской великого мастера и все втроем остро нуждались в деньгах. Правда, в разных. Мне, приехавшему в Нью-Йорк недели на две, вполне хватило бы нескольких сотен долларов. Игорю, переехавшему сюда на постоянное место жительства, нужны были несколько тысяч, а Эрнсту – минимум полтора миллиона, чтобы осуществить свою мечту и воздвигнуть наконец грандиозную скульптурную композицию «Древо жизни», макет которого украшал сейчас его мастерскую.

– Да бог с ними, с этими миллионами! – взорвался наконец Игорь, кажется, после третьей рюмки. – Давайте хоть что-нибудь заработаем! Вот Гарик приехал из Одессы. У меня там тоже много знакомых. Некоторые сейчас входят во власть. Эрнст, давай поставим в Одессе какую-нибудь из твоих работ!