Радешток добавляет также сюда аналогии в материале (Radestock, 1879): «Большинство галлюцинаций и иллюзий встречаются в сфере слуха, зрения и общего чувства. Меньше всего элементов, как и в сновидении, предоставляют обоняние и вкус. У больного горячкой в бреду, как и у спящего, возникают воспоминания о далеком прошлом; то, что бодрствующему и здоровому человеку кажется давно позабытым, вспоминается спящему и больному». Аналогия сновидения и психоза приобретает свое полное значение благодаря тому, что она, словно семейное сходство, простирается до тонкой мимики и особенностей выражения лица.
«Человеку, страдающему физическими и душевными недугами, сновидение дает то, в чем ему отказывала действительность: счастье и благополучие; точно так же и душевнобольному рисуются светлые картины счастья, величия, богатства и превосходства. Мнимое обладание благами и воображаемое исполнение желаний, отклонение или уничтожение которых как раз и заложили психическую основу безумия, зачастую составляют главное содержание делирия. Женщина, потерявшая дорогого ей ребенка, бредит материнскими радостями, разорившийся человек считает себя необычайно богатым, обманутая девушка ощущает себя нежно любимой».
(В этом месте Радешток вкратце излагает проницательные рассуждения Гризингера (Griesinger, 1861), в которых со всей ясностью раскрывается общая для сновидения и психоза особенность представления –
«Причудливые соединения мыслей и слабость суждения и есть то, что прежде всего характеризует сновидение и безумие».
После всего этого не следует удивляться, когда Радешток обобщает свое представление и представления других авторов в таких словах: «Безумие, ненормальное болезненное явление, надо рассматривать как усиление периодически повторяющихся нормальных состояний во сне» (ibid., 228).
Пожалуй, еще более глубоко, чем при помощи такой аналогии между проявляющимися вовне феноменами, Краус (Krauß, 1859) пытался обосновать сходство сновидения и сумасшествия с точки зрения этиологии (вернее, с точки зрения источников возбуждения). Как мы уже знаем, единым для них элементом, по его мнению, является
Бесспорное, вплоть до малейших характерных особенностей совпадение сновидения и душевного расстройства относится к наиболее прочным опорам медицинской теории сновидения, в которой сновидение изображается как бесполезный процесс и выражение сниженной психической деятельности. Тем не менее нельзя ожидать окончательного прояснения проблемы сновидений от изучения душевных расстройств – всем хорошо известно, в каком неудовлетворительном состоянии находятся наши знания о последних. Однако вполне вероятно, что изменение представлений о сновидении повлияет и на наши взгляды на внутренний механизм душевных расстройств, и поэтому мы вправе сказать, что, стараясь разрешить загадку сновидения, мы работаем и над прояснением проблемы психозов.
Дополнение, сделанное в 1909 году