Вот уже наступил и полдень великого праздника Рождества Христова, а ростбиф всё ещё лежал на столе нежареный, между тем как пудинг, приготовленный ещё с вечера, кипел на плите, забытый совершенно; церковные колокола гудели неумолкаемо. Народ стал понемногу сходиться из отдалённых мест прихода, так как небо прояснилось, а усилившийся мороз дал возможность пробраться кое-как сквозь снежные сугробы. Все они принесли страшные вести о происшествиях предшествовавшего дня и ночи: о заметённых снегом телегах, о заблудившихся проезжих и прохожих, о погибели лошадей, о мальчиках-утопленниках, под ногами которых подломился тонкий лёд только что замёрзшей реки, и о крышах нескольких деревенских домов, снесённых снежным ветром. Носились ещё слухи и о том, что большой, шедший из Лондона железнодорожный поезд остановился на двадцатой миле совсем, будучи занесённый снегом, со всем багажом и пассажирами, многие из которых оказались замёрзшими в вагонах в эту страшно холодную ночь.
Кезия слушала все эти рассказы с замиранием сердца. Было уже три часа пополудни; она отставила в сторону праздничный обед и, накормив детей только горячим молочным супом, собрала их всех около себя. Они не настолько любили своего отца, чтобы замечать его отсутствие и тревожиться за него; но в их маленьких сердцах заронилось смутное представление о том, что над ними тяготеет какое-то большое несчастье, вследствие чего все они притихли и озирались испуганными глазами на всё окружающее. Рэй по-прежнему молчал и почти не двигался с места.
В четыре часа уже совсем стемнело. Крестьяне сидели все повесив голову и также притихли, словно испуганные дети. Вот уже наступал и вечер великого праздника Рождества, а церковной службы нет и отправлять её некому. Это обстоятельство казалось им таким великим грехом, которого не замолить потом во всю жизнь.
Ни звука не было слышно на всём пространстве занесённого снегом болота; только изредка раздавалось блеяние овец и мычание коров, загнанных хозяевами в хлев. Во всей деревне и в церкви царствовало мертвенное молчание, а если люди и решались заговорить друг с другом, то не иначе как вполголоса. Вдруг Кезия встала, подвязала белокурые головки девочек-близняшек платками, закутала малюток потеплее и, взяв их обеих на руки, сказала, обращаясь к собравшемуся в кухне народу:
– День Рождества не должен быть проведён без молитвы в церкви. Пойдёмте туда и помолимся там все вместе за моего барина. Таким образом, мы всё-таки почтим этот великий праздник и не будем проводить его точно какие-нибудь нехристи.
И она вышла из дома в глубокие сумерки, несмотря на холодный воздух, потому что теперь ветер уже совсем утих. Рядом с ней шли по снежным сугробам все дети и добрались кое-как до портала церкви, по обе стороны которого росли две высокие тёмные ели; за ней и за детьми следовала толпа женщин с фонарями. Взойдя в церковь, они поставили их на пол трапезы, причём бледный свет их упал на церковные плиты, которые в то же время были могильными плитами схороненных под церковью прихожан. Кезия встала на колени и громко проговорила молитву, которую вполголоса повторяли за ней все прочие женщины; по окончании молитвы наступило общее молчание, посреди которого вдруг раздался слабый голосок маленького Рэя, произнёсшего следующие слова:
– Господи, прошу Тебя, не сердись больше на папу за бедных птичек. Ведь он не от злости запретил нам кормить их хлебом. Спаси и сохрани птичек, овечек, коровушек и лошадок; помилуй также папу и не сердись на него больше, прошу Тебя!
Сказав это, он зарыдал, а глядя на него, заплакали и все женщины, всхлипывания которых громко раздавались в пустой, мрачной церкви. В таком же благоговейном молчании, как пришли в церковь, они потом и вышли из неё; но до этого кто-то из них сказал: «Пропоёмте все вместе какой-нибудь псалом». Однако никто не был в состоянии осуществить это предложение, потому что у всех было тяжело на сердце, так как у многих мужья находились в отсутствии и кто же мог поручиться, что они не погибли также где-нибудь во время снежной метели при переходе через болото. На обратном пути к дому Кезия, обратившись к соседкам, сказала:
– Спасибо вам всем за ваше участие к детям. Идите же теперь все по домам; мне уже не до разговоров; а я останусь пока одна с детьми. Помолитесь, чтобы Бог сохранил их отца!
Женщины были в высшей степени тронуты привязанностью Кезии к этим малюткам и поражены её грустным видом, привыкши видеть её всегда весёлой и говорливой; поэтому они беспрекословно разошлись по домам. Она сделала, как сказала. Придя домой, Кезия собрала вокруг себя всех детей священника, посадив себе на колени обеих маленьких девочек, которые, прильнув к ней, так и заснули у неё на руках. На землю, одетую снежным покровом, постепенно спускалась ночь. Старик-разносчик и старый работник, по слабости своих сил будучи не в состоянии отправиться вместе с прочими крестьянами на поиски священника, сидели в кухне у печки, попивали эль и толковали о недавней буре и метели, какой они оба не припомнят уж лет сорок как.