Большая книга стихов

Светло на площади Ростова,
На спусках глухо и темно,
И только в тихом Доне снова
Ночное пламя зажжено, —

То азиатскими коврами

На легкой зыблется волне,
То светозарными столбами
Горит в недвижной глубине.

Порой, полнеба озаряя,

Там, на невидимом мосту,
Сверкнет галактика трамвая,
Ниспровергаясь в темноту.

Речной вокзал, толпу с поклажей,

Влюбленной пары "да" и "нет",
Как нити из непрочной пряжи,
Выхватывает белый свет.

Мне вспомнилось другое пламя.

Горела степь, горел Ростов.
Закат взвивался, точно знамя
Завоевательских полков.

Майор НКВД, с бумагой,

Накопленной за столько лет,
В машине драпал… Над беднягой
Смеясь, ему глядел я вслед.

Смеясь… А сам я ждал, что буду

Я в этом пламени сожжен,
Но жаждал чуда, верил чуду,
Бежал, огнем заворожен,

А тихий Дон, а Дон жестокий

Торжествовал: "Бегишь? Бегишь?
Беги: погибнешь на востоке,
А нет — на западе сгоришь!"

Но сердце Дону отвечало:

"Молчи ты, голубой лампас!
Сгорю, но жить начну сначала:
Мой смертный час — мой светлый час!"

Мой светлый час… Огни трамвая,

Реки блистанье, смех впотьмах…
О неужели правда злая
Таилась, Дон, в твоих словах?

1954

МОЛОДАЯ МАТЬ

Лежала Настенька на печке,
Начфин проезжий — на полу.
Посапывали две овечки
За рукомойником в углу.

В окне белела смутно вишня,

В кустах таился частокол.
И старой бабке стало слышно,
Как босиком начфин прошел.

Ее испуг, его досада

И тихий жаркий разговор.
— Не надо, дяденька, не надо!
— Нет, надо! — отвечал майор.

Не на Дону, уже за Бугом

Начфин ведет свои дела,
Но не отделалась испугом,
Мальчонку Настя родила.

Черты бессмысленного счастья,

Любви бессмысленной черты, —
Пленяет и пугает Настя
Сияньем юной красоты.

Каким-то робким просветленьем,

Понятным только ей одной,
Слегка лукавым удивленьем
Пред сладкой радостью земной.

Она совсем еще невинна

И целомудренна, как мать.
Еще не могут глазки сына
Ей никого напоминать.

Кого же? Вишню с белой пеной?

Овечек? Частокол в кустах?
Каков собою был военный:
Красив ли? Молод ли? В годах?

Все горечи еще далёки,

Еще таит седая рань
Станичниц грубые попреки,
И утешения, и брань.

Она сойдет с ребенком к Дону,

Когда в цветах забродит хмель,
Когда Сикстинскую мадонну
С нее напишет Рафаэль.

1955

ПОДРАЖАНИЕ КОРАНУ

Глава XCIX