Большая Книга. Том 1. Имперский сирота

Вторую неделю Тамерлан стоял лагерем в верховьях Дона, не зная, что ему делать. Август 1395 года перевалил уже за половину, золотоордынский хан Тохтамыш был разбит наголову еще в апреле, и с того момента Великая Степь разостлала свои просторы перед новым хозяином. После апрельской победы над Ордой Тимур полностью разграбил Астрахань, а любимый Тохтамышем богатый Сарай вообще сравнял с землей. В Астрахани его воины живьем законопатили под тонкий весенний лед правителя города, в Сарае умертвили все население, кроме нескольких дюжин молодых девушек и мальчиков, взятых в плен для услужения и любовных утех, хотя сам Тамерлан очень не любил поощрять подобного рода развлечения. Ими его мужественные начальники как раз и предавались сейчас в этих райских местах. Высокая сочная трава, обильная еда, много вина, мальчиков и женщин – чистое наслаждение встать в таком месте лагерем в августе. После разграбления Орды ни в золоте, ни в лошадях, ни в продовольствии недостатка не было. Впереди еще лежала тучная и богатая Москва, чей несчастный князь Василий вскорости умрет в страшных мучениях за поддержку Тохтамыша своими войсками. Сначала московиты, а следом за ними все остальные красивые женщины и статные воины Руси станут подданными Великого Хромого. Голова князя Василия через несколько дней увенчает пирамиду из черепов, которую его воины сложат подле московского Кремля. Чтобы своими пустыми глазницами увидеть торжество и мощь новой империи, первой и единственной достойной наследницы легендарного Тэмуджина. А Москва будет его северной столицей. Убийство мирного населения и грабеж? Такова участь побежденных. Пусть скажут спасибо за это своему Василию, жалкому даннику Тохтамыша. Первый раз, три года назад, хан Золотой Орды был разбит, но прощен. И был глуп и отважен настолько, что снова бросил ему вызов. Не нужно было Василию в этот раз испытывать милосердие того, кто умеет наказывать, как ни один другой правитель. И теперь Василий разделит участь своего хозяина – Тимур в этот раз накажет Москву так, чтобы другие русские города даже в мыслях не имели и на малость приподнять непокорные головы перед ним, Великим Эмиром. Так думал Тимур всего несколько дней назад.

Но после этого сна все поменялось. Теперь покоритель Ирана, Турана, Сирии, Египта, Ирака, Азербайджана, Хорассана, Великой Татарии, и прочая, и прочая никак не мог решиться на то, зачем, собственно и пришел в русские земли: вписать, наконец, и Русь в свой длинный список побед. Если бы не сон, он со своей победоносной армией уже подходил бы к белокаменным стенам Москвы, а не развращал своих солдат русскими красавицами под Ельцом вторую неделю… Ничего, пусть. Пусть празднуют, любят, пьют и едят, пока он не принял решение, пойдет ли он на Москву вообще. Потому что у русских неожиданно оказались заступники много могущественнее разбитого им Тохтамыша.

Тимур опустил поводья, давая возможность своему коню насладиться местным разнотравьем. Лошади – такие же участники боя, как и люди, им тоже нужны иногда отдых и праздность. Великий Эмир посмотрел на оранжево-розовый диск, широко расплескавшийся в реке в пару к своему небесному оригиналу. Железный эмир не поворачивает назад, увидев сон, пусть даже и очень необычный. Его еще нужно уговорить. Тамерлан подозвал своего тавачи*, чтобы тот распорядился о срочном совещании жрецов и высших военачальников в его шатре через час.

Ровно в назначенное время все приглашенные сидели в просторной гостиной, одной из двух комнат шатра Тимура, щедро расшитого золотом. Эмир выпил воды из своего кубка и поднялся с дивана.

– Во имя Аллаха, милостивого, милосердного.

Как ведомо вам, моим приближенным и визирям, Всевышнему благоугодно было поставить меня и в этот раз победителем Золотой Орды. Во время войны, которую я вел с ханом Тохтамышем, его эмиры сделали мне несколько письменных предложений. Это было вероломство с их стороны по отношению к своему князю, моему неприятелю. Я пришел в негодование от таких предложений и сказал про себя: «Они изменят и мне, как теперь изменяют своему повелителю», и вместо всякого ответа я их проклял.

Опыт доказал мне, что власть, не опирающаяся на религию и законы, не сохранит на долгое время свое положение и силу. Она подобна нагому человеку, который заставляет других при встрече с ним опускать глаза, не внушая никакого уважения к себе. Можно также сравнить ее и с домом, не имеющим ни крыши, ни дверей, ни ограды, в который может проникнуть самый презренный человек. Вот почему я основал здание моего величия на исламе, с прибавлением к нему правил и законов, которые я неукоснительно соблюдал в продолжение моего царствования.

Первое и главное правило, которое появилось в моем сердце, клонилось к распространению религии и утверждению закона Магомета. Я распространил в мир ислам, этот кодекс превосходнейшего из смертных; я сделал из него украшение моей империи.