Большая Книга. Том 1. Имперский сирота

Так уж получилось, что казахский они в бывшей родной 55-й за предмет не считали. И казахов в их классе было меньше, чем кот наплакал, и дети военных от казахского языка были освобождены, да и слишком часто меняющиеся преподаватели не оставляли после себя хоть сколько-нибудь твердых знаний. Но все эти неприятные для предмета вещи, наверное, можно было бы со временем как-то исправить, если бы не один эпизод, ставший тем самым перышком, сломавшим спину казахскому верблюду в их классе.

Перышко положила вездесущая Кравченко. Яс хорошо помнил, как это произошло. На перемене перед казахским она, дождавшись относительного затишья, громко спросила свою соседку по парте и закадычную подружку Аньку Лившиц:

– Ань, а знаешь, как по-казахски будет Япония?

– Как? – в свою очередь спросила Лившиц в установившейся после этого вопроса в классе заинтересованной тишине.

– Жо-по-ни-я! – печатной машинкой пробивая каждую букву, сказала Кравченко. Как она это обычно делала, когда хотела показать миру, кто на свете всех умнее.

– Да ладно! Врешь! – изумленно ответила Лившиц. Казахский казахским, но назвать страну жопой не хватило бы наглости даже у разгильдяев-школьников, что уж говорить о взрослых профессиональных лингвистах?

– Я сама чуть в обморок не упала, когда мне папа сказал.

В эрудиции папы Кравченко сомневаться не приходилось. Однако и поверить в то, что казахи так назовут Японию, было очень непросто.

– Прямо Жопония? Кончай, не может быть, – ответила Лившиц. Со стороны добродушных и совершенно неагрессивных казахов в такое циничное надругательство над древней, технически и культурно продвинутой страной поверить ей было невозможно.

– Мы с тобой вот как сделаем, – прищурившись в своей фирменной улыбочке ответила Кравченко, но продолжить не успела – в этот момент прозвенел звонок, дверь распахнулась, и в класс вошла преподавательница казахского. «Опять новая», – подумал Яс. «Куда они старых девают?»

Новая их училка, оказавшаяся энергичной полной женщиной лет сорока на первый взгляд должна была быть не вредной, а может, даже и доброй. Представившись и желая, видимо, с первого урока расположить своих новых учеников к себе и предмету, она сразу начала рассказывать о том, как фонетически красив и богат казахский язык, и сколько чудных открытий их 5 «А» ждет в увлекательном и совсем не тяжелом процессе изучения. Более безнадежного класса для нее в свете недавнего разговора Лившиц и Кравченко невозможно было представить, но откуда ей было это знать? В течение всего времени этой, надо сказать, довольно хорошей вступительной речи спокойная и сдержанная улыбка не покидала губ Ольги Кравченко. Сомневаться в успехе не приходилось – она не спеша наблюдала за жертвой, чтобы не испортить уже совсем близкий эффектной триумф слишком быстрой победой. И вот момент наступил.

– По специфическим звукам казахского языка у вас будут какие-нибудь вопросы, дети? – улыбаясь немного шире, чем можно было ожидать, спросила новая учительница.

«Хорошая она, наверное, все-таки» – только и успел подумать Яс. В этот момент Кравченко подняла руку, как обычно, четко и прямо выкинув ее вверх. – Да, пожалуйста, – еще шире улыбнулась учительница. Напомни, пожалуйста, как тебя зовут?

– Оля. – Кравченко поднялась и выпрямилась, как гимнастка на подиуме после безошибочного окончания программы. Я хотела вас спросить, как по-казахски правильно произносится слово «Япония». Спасибо! – и так же четко и прямо села на свое место. От былой улыбки на лице Оли сейчас не осталось и следа. Напротив, глаза излучали внимание, губы были серьезно сжаты.

Училка все поняла. Она попала в ловушку, но сдаваться не собиралась. Все так же улыбаясь, она сказала, глядя Кравченко прямо в глаза:

– Япония по-казахски правильно произносится так, – и, сделав паузу, чтобы набрать воздуха, спокойно, по слогам произнесла, делая упор на первую гласную «а» – Жа-по-ни-я.

Но компромиссная «а» уже не могла спасти ни ее репутацию, ни этот урок. Класс грохнул, как по команде и уже не мог остановиться от надрывного, сводящего живот смеха, который в литературе девятнадцатого века было принято называть гомерическим. Нужно ли объяснять, что и эта учительница, кстати, единственная из всех, которая вызвала в Ясе симпатию, после этого урока куда-то исчезла. А вместе с ней исчезли и последние остатки серьезного отношения Яса к предмету.

А сегодня, судя по, хоть и неявно, но подловатому настроению класса, и в новой школе этому предмету суждено было быть гадким утенком. На перемене перед уроком по классу летал из конца в конец веник, потом начали играть в «сифу» мокрой тряпкой. Кто-то из девчонок старался у доски, рисуя круглые рожицы, прародителей смайликов и эмодзи.