Большая Книга. Том 1. Имперский сирота

Второй парой в их группе были Руслан Маратбаев и Леха Каширин. Эти пришли не из параллельного класса, а из другой школы с очень сильным районовским наследием и поэтому первые несколько дней смотрели на всю мужскую половину класса немного приподняв вверх подбородок и чуть выпятив нижнюю челюсть. Это их выражение лиц Ракович впоследствии назовет «Че, бля?». Рус и Леха были тоже антиподами, как Женька и Семен, но не по интересам, а по внешности. Маратбаев был чуть коренастым, но при этом довольно миловидным на лицо казахом (видимо, сказывалось влияние татарских генов его мамы), форма и выражение которого было немного похоже на каменную скульптуру с острова Пасхи. Нос, форма губ и, конечно, не такая массивная, но тяжеловатая нижняя челюсть. Короче, оживи островные статуи и превратись в обычных людей, Рус был бы самым симпатичным среди них. А если к брутальным и одновременно мягким чертам лица и смелости характера добавить умение петь и играть на гитаре, то вы поймете, почему по нему с каждым днем вздыхало все больше и больше девушек в новой школе, несмотря на его не очень высокий рост.

Леха Каширин же, напротив, был сложен, как славянский Аполлон с комсомольского плаката. Переросший к пятнадцати уже на две головы обоих своих среднестатистических родителей, он добавил еще несколько сантиметров к своим природным данным благодаря занятиям водным поло. Помимо высокого роста, оно дало его скелету еще и эти самые античные пропорции. Голова у Лехи тоже была почти что древнеримская, с короткой стрижкой, глубоко посаженными большими серыми глазами и волевым подбородком, в центре которого сияла хорошо выраженная ямочка, как у исполнителя песни «Мадонна» Александра Серова. Однако, у Лехи была проблема, не позволяющая будущему младшему лейтенанту погранвойск стать номер один у женской половины их школы. У него почти напрочь отсутствовало воображение.

Седьмым в их новой компании стал, наверное, самый неоднозначный по своим качествам, но от этого и самый колоритный Владислав Черноволов. Владик тоже только что забросил занятия спортом, а занимался он до этого легкой атлетикой, но, в отличие от долговязого Яса, которому больше благоволили стайерские дистанции, Влад был создан для спринта. Среднего роста, с выраженной мускулатурой, мощными ногами и широкой грудной клеткой, в мире собак он был бы, наверное, немецким боксером. На первом же уроке физкультуры Влад показал, кто хозяин на спортивной площадке. Играли в баскетбол, в который Яс думал, что играет неплохо – до того момента, пока мяч не оказался у Черноволова. Яс уже знал слово «дриблинг», а тут увидел его не по телевизору, а вживую. Но, к сожалению, спорт и жизненная смекалка были чуть ли не единственными достоинствами Влада. Во всех, так скажем, культурно-творческих аспектах за Черноволова было весело перед своими и немного стыдно перед чужими, но, повторимся, немного – стыд этот не был сильным, о нет. Продолжая аналогию с певцами, за Черноволова было стыдно примерно так же, как за сценический наряд исполнителя другой модной в тот год песни «Яблоки на снегу» Михаила Муромова.

Мало кто вспомнит сегодня его легендарный выход с этой песней на сцену всесоюзного фестиваля-конкурса «Песня-88». Муромов выплыл тогда в расстегнутой на четыре пуговицы серой рубашке с широкими рукавами, с надетой на нее черной кожаной жилеткой, расстегнутой в свою очередь уже почти до пояса и массивной золотой цепью с огромным крестом на волосатой груди. Завершал образ длинный, до бедер, исполненный из тонкого мохера красный шарф, наброшенный на шею поверх этого всего великолепия.

У Влада Черноволова на линейке между расстегнутой на одну треть рубашкой болталось большое красное сердце из плексигласа на толстой стальной цепи. «Владислав Черноволов, Советский Союз!», – торжественно, подражая интонациям дикторов ЦТ, объявляла потом всякий раз старшая сестра Андрюшки Ольга, когда он пересекал их двор, по пути в гастроном. И сразу же все втроем закатывались громким смехом на всю квартиру. Хотя, нет, все же была, была у Черноволова одна супер-способность: он почему-то всегда знал, в каком месте и в какое время их компания соберется, даже, если специально его не звали. Это было настолько мистическое умение в те времена, когда мобильных телефонов не существовало и в помине, что все очень быстро смирились с владельцем красного пластмассового сердца на груди и приняли его в, как бы сказали сегодня, постоянные резиденты их клуба. У клуба, правда, не было ни адреса, ни стен, ни окон, но кому это все нужно в пятнадцать лет, когда лавочка в сквере или на школьной площадке легко заменяет самый шикарный дворец?