Монстр поднажал, и со скрипом, сжимаясь в узком месте и пружинно распрямляясь, в щель продавилось еще сразу три крюка. Они росли в ряд, напоминая здоровенную расческу, только с загнутыми зубьями… Это же щетинки на ноге! У тараканов щетинки, у мух присоски, поэтому тараканы ползают только по стенам, а мухи могут хоть по потолку (чего только не узнаешь из Интернета!).
Тараканище упирался, просовывая ногу все дальше и по миллиметру расширяя щель. Я попятилась, споткнулась обо что-то и упала бы, но Гриша меня подхватил. «Что-то» оказалось поленом, на котором морильщик рубил грибы. А вот и его сечка – здоровенный полунож-полутопор… Схватив ее двумя руками, я рубанула по тараканьей ноге. Удар отдался в косточке, нога спружинила, как стальная, и отскочившая сечка обушком стукнула мне по голове.
– Уйди, вояка! – Гриша отшвырнул меня от двери и пустил в ногу короткую очередь.
Тесный блиндаж наполнился грохотом и пороховой вонью. Я отползла к дальней стене и села, ощупывая голову. На пальцах оставалась кровь, но болело не сильно. А тараканья нога убралась! На полу валялась отстреленная «расческа». Крючки на ней были толще моего большого пальца.
Вспомнилось, как Пороховницын рассуждал о следах, которые могла бы оставить дяди-Сашина боевая машина. Говорил, заметные должны быть следы, а я не видел ничего похожего… Наверняка видел! Была бы цепочка следов где-нибудь на песке, лейтенант сообразил бы, что тут побегал кто-то шестиногий. Но полигон зарос травой, песок и рыхлая земля попадаются только рядом с воронками от недавних взрывов. Пороховницын и видел примятую траву, по которой, может, ходили его солдаты, да отдельные отпечатки хитиновых крючков. Он просто не понял, что это следы живого существа. Никто бы не понял.
Дядя Саша погиб в конце ноября, а убивший его Тараканище – боевая машина с бортовым номером один – носился по полигону, пока не замерз. Неделю, а то и месяц – не помню, когда в том году ударили морозы. Чудо, что никого больше не сожрал. Там же Пороховницын работал со своими солдатами. Генералы из комиссии копались на месте дяди-Сашиной гибели. Топтались по следам Тараканища и с умным видом записывали, что полковник Войтов подорвался на мине. А Тараканище за ними приглядывал, дожидаясь, когда генералы нагуляют жирок.
Я сидела на земляном полу, измазанная в грязи и крови, промокшая до нитки в болоте, дрожала от озноба и хихикала. В ушах еще звенело от стрельбы.
– Ты что? – обернулся Гриша. Он караулил с автоматом у двери и боялся то ли подойти к свихнувшейся девчонке, то ли прозевать новую атаку Тараканища.
Я утерла слезы грязнющей рукой:
– Не обращай внимания, это я о своем, о девичьем.
– А-а! – с умным видом протянул Гриша. Как будто что-то понимал в женских истериках.
«Тен-нь!» – Непонятный звук пробился сквозь звон в ушах. Лапа лезла в пробоину от снаряда, разрывая, как нитки, стальные прутья арматуры. Гришка подскочил и опять ударил очередью из автомата.
– У меня еще рожок! – прокричал он, сияя зубами на чумазом лице. – Продержимся!
В блиндаже стало темнее – тварь заползла на крышу.
«Тен-нь! Тень-нь!» – стали лопаться прутья. Сыпались обломки бетона, и дыра в потолке расширялась. Гриша выстрелил; пуля, отскочив рикошетом, заметалась внутри блиндажа, ударилась в стену в сантиметре над моей головой и упала на пол. Гриша стоял с автоматом на изготовку, но больше не решался стрелять. Бронированная туша закрывала дыру; мы оба помнили, как от нее отскакивали пули. В замкнутом пространстве блиндажа выстрел мог убить нас раньше, чем чудовище.
В дыру просунулся ус, длинный и хлесткий, как рыболовное удилище. Конец его скреб по земле, стирая остатки пентаграммы. Гриша наступил на него и, крякнув, отсек сечкой. Ус убрался, сверху посыпались бетонные глыбы. Блиндаж строили всерьез, толщина купола была метра полтора. Чудовище возилось, куча обломков на полу была уже Грише по грудь, а дыра в потолке увеличивалась не так быстро, как мне казалось в первые минуты.
– Пусть развлекается, – подмигнул мне Гриша. – Наши уже до части добежали, скоро приведут подкрепление. Забросать его толовыми шашками – мало не покажется.
Определенно, Гриша был такой же невезучий, как я, потому что в следующую минуту Тараканище слез с блиндажа и начал рыть подкоп. Он копошился под стеной так близко, что Гриша даже не мог пощекотать его очередью из амбразуры. Мы слышали неясный скрежет и видели, как далеко назад отлетает вырытая почва. Сначала это была земля вперемешку с травой, потом строительный мусор, потом желтый песок. Пол под нами дрожал.
Гриша достал новый рожок, вылущил из него два патрона и показал мне. «Поняла?» – спросил он глазами. Я кивнула. Новый рожок он вбил в автомат, два патрона вставил в пустой и стоял, не выпуская его из рук.
– Это нам, – сказал он. – Чтобы все по нему сгоряча не выпустить.
Я снова кивнула.
– Ты не бойся, – посоветовал Гриша, разглядывая верхний патрон в рожке.
Патрон был с зеленой лакированной гильзой и розовой остроконечной пулей. Я подумала, что эта, первая, – моя, и Гриша, конечно, думал о том же.